Перед ним, освещенная единственной лампой, лежала причина его промедления. Нити из Туринской плащаницы были готовы к анализу.
Не в силах противиться искушению, Феликс сделал вытяжку крови самым мягким раствором, используя наиболее щадящий режим центрифуги, и получил образец для исследования. Оставалось только подойти и взглянуть в окуляр современнейшего микроскопа. Тогда станет ясно, есть ли у его плана хоть малейший шанс на осуществление.
Он должен увидеть неповрежденные клетки, хранящие всю наследственную информацию в виде двойной спирали ДНК, состоящей из приблизительно трех миллиардов нуклеотидных пар. Само собой, Феликса интересовали только белые кровяные тельца – в красных нет ядер и, соответственно, ДНК. Картина могла быть другой: множество цепочек с выпавшими кое-где фрагментами. Оба варианта его устраивали. Чего он совсем не хотел видеть, так это полностью разрушенную ДНК, от которой остались обрывки длиной в несколько сотен пар нуклеотидов.
Феликс стоял в полумраке, сам не понимая, чего он ждет.
Почему бы просто не посмотреть? Чем так трудны эти три шага?
Теребя пуговицы пиджака сквозь полу лабораторного халата, он ощущал бессилие и страх. «Да пропади он пропадом, этот костюм, лишь бы попалась хоть одна целая клетка. Если ДНК полностью разрушена, ее ни за какие деньги не восстановишь» . Его планам, его мечте придет конец. Да что там – сердце разобьется, если ядер не окажется на месте.
Феликс подошел к двери, глубоко вздохнул, потом направился прямиком к микроскопу и взглянул на изображение, увеличенное в несколько тысяч раз. Поначалу у него перед глазами все плыло – святость того, что лежало под микроскопом, не давала сосредоточить взгляд. Но вот он моргнул, и все встало на свои места. Теперь в поле зрения плавали крупные клетки грибов и бактерий, а между ними – фрагменты эритроцитов, узнаваемые благодаря своей двояковогнутой форме. Ни одного белого шарика – ни целого, ни поврежденного – он не нашел.
Едва ли не в панике, Феликс установил режим автосканирования образца на наличие подходящих клеток. Сам он их так и не увидел.
Раздался гудок, и Феликс подошел к домофону.
– Что?
– Фликс, Аделина просит передать, что почти готова.
– Хорошо. Буду через минуту.
Анализ закончился безрезультатно. Быть может, раствор отстоялся и искать надо не в той зоне? Феликс поднял пробирку с остатками вытяжки и вылил ее в чашку Петри большего размера, которую затем накрыл и укрепил в специальном гнезде микроскопа. На его глазах аппарат сканировал образец – микрон за микроном. Минуты тянулись, словно вечность, а в поле зрения по-прежнему не попадалось ничего стоящего. Феликс уже отчаялся и корил себя за глупые надежды, как вдруг в фокусе микроскопа возник крупный сгусток из нейтрофилов, многие из которых казались нетронутыми. Нейтрофилы составляют особую группу лейкоцитов, активно борющихся с раневой инфекцией. Погибшие нейтрофилы образуют гной.
– Боже мой,– прошептал Феликс и закрыл рот ладонью, вновь с особой отчетливостью осознав, что исследует клетки, попавшие на ткань из раны Христовой.
Сдерживая слезы, он зашептал слова молитвы:
– Отче Всевышний, да послужат раны Господа Иисуса Христа душам нашим во исцеление! Аминь.
Затем он откинулся на лабораторном кресле и облегченно выдохнул. Домофон на двери загудел снова и принялся отчитывать его сестринским голосом:
– Фликс, что ты там делаешь? Еще пять минут – и столик отдадут другим!
Он поспешил к трубке и крикнул:
– Уже иду! – А сам одной рукой вытащил чашку Петри из держателя и вернул в термостат, среда которого сохранит клетки в целости до его возвращения.
За дверью стояла Франческа в восточном халате и любимых голубых тапочках с острыми носами.
– С чего это ты такой радостный? – удивилась она.
– Ни с чего,– чмокнул он ее в щеку.– Да, и прости, что сбежал из музея.
– Еще подумаю.– Сестра забавно надулась.
– Ты – золото. Нет, ты – чудо. Поговорим завтра утром, ладно?
В этот миг в переднюю вошла Аделина. И так хороша она была в облегающем платье на узких бретелях – по три на каждом плече,– что дух захватывало. Ее волосы были уложены в высокую прическу, и только редкие локоны падали на шею, а в ушах искрились продолговатые бриллиантовые серьги в дополнение к перстню с ониксом и алмазом. Когда Феликс подал ей руку, она улыбнулась.
Франческа изучала пару, всем своим видом выражая крайнее одобрение.
– Вы хотя бы представляете, как здорово смотритесь вместе?
– Не представляем. Может, расскажешь? – спросил Феликс.
– Словно кинозвезды…– Франческа скорчила гримаску. Аделина рассмеялась.
– Раз так, прощай, дурнушка! – поддразнил Феликс сестру. Она-то знала, что на самом деле он считает ее очень красивой.– Нам пора – поклонники ждут.
Внизу их встретил Сэм, стоявший в дверях перед лимузином. Феликс усадил Аделину, попросил извинить его на секунду и пошел обратно, к швейцару.
– У тебя было дело ко мне, Сэм?
Тот посмотрел на Аделину.
– Ничего такого срочного, чтобы заставлять даму ждать. Завтра вы будете у себя?
– Да, буду.
– Тогда я зайду. Приятного вечера, доктор.
Феликс кивнул и вернулся к машине, поеживаясь на стылом январском ветру. Он уже надеялся на оттепель и не надел ни пальто, ни шляпы – только шарф. Аделина закуталась в шахтуш, или шаль-«паутину»,– драгоценную накидку, которую он купил для нее в Непале по совершенно астрономической цене. Тогда он еще не знал, что шерсть для их изготовления берется из бороды редкой тибетской антилопы, отчего этот вид находится на грани истребления. Прочитав, что Заба Дуодзэ, главный противник отстрела антилоп и борец с браконьерством на непальской границе, был убит, Феликс долго не мог оправиться и, чтобы как-то загладить вину, сделал пожертвование семье Забы и местному фонду охраны природы. Аделина ничего этого не знала, поскольку не спрашивала, чем избавила его от тягостных откровений.
– В «Одну, если сушей, а морем – две»[4],– попросил Феликс водителя.
– Хорошо, сэр,– отозвался тот и, выехав на авеню, направился к югу, в Виллидж.
Аделина наклонилась и поцеловала Феликса в щеку.
– Спасибо тебе.
– За что?
– За все. За приглашение, за тебя, за эту шаль.– Она угнездилась рядом с ним и взяла его под руку.
Уверенность, посетившая вчера Феликса, улетучилась, в одночасье сменившись унынием. Он, должно быть, совсем спятил – предлагать ей такое. Ведь они любят друг друга! Нет, нужно искать кого-то еще.
– Знаешь, я молилась перед выходом,– сказала она вполголоса.
– Правда?
– Да. Я вдруг почувствовала, как важно довериться воле Божьей. Еще раз подтвердить, что я, то есть мы хотим для себя только той жизни, которой хочет Господь.
Глубина этих слов поразила и ободрила Феликса. Он сжал ее руку и устремил взгляд в красочную нью-йоркскую ночь.
Повсюду вокруг сияли огни автомобилей, справа тянулась череда парковых фонарей, еще выше полыхали на столбах фонари уличные. Дальше по Пятой авеню, там, где она делала спуск в южном направлении, вырастали над головой сияющие, словно елочные гирлянды, этажи небоскребов.
Глаз Феликса исподволь выхватил из темноты неоновый знак высоко над домом номер 666 между перекрестками Пятьдесят второй и Пятьдесят третьей улиц. Три рубиново-красные шестерки задумывались как рекламный трюк для привлечения чуждых суеверий клиентов. Феликс терпеть не мог этих трех цифр – знак Антихриста – и обычно, проезжая по собственной улице, старался на них не смотреть.
Сегодня они явно предвещали недоброе. Словно в подтверждение этого водитель чертыхнулся.
– Что случилось? – спросил его Феликс.
– Кто-то сзади вот уже три квартала тычется нам в капот. Номеров не видно. Не иначе, из Нью-Джерси.
4
Название ресторана заимствовано из баллады Г. Лонгфелло «Скачка Поля Ревира» о герое американской Войны за независимость (1775-1783 гг.).