Впрочем, женщина, видимо, из аборигенов, а они, надо думать, привычны к здешним холодам, решила Эмма, стараясь не показывать удивления — ведь это было бы неучтиво по отношению к гостье, да еще такого почтенного возраста.
И все же Эмма принесла пончо и укутала им плечи старой женщины.
— Поешьте, прошу вас! — девушка поставила перед незнакомкой тарелку с бобами и рябчиком.
— Послушай меня, Эмма Калейлани Джордан! Будет лучше, если с первыми лучами солнца ты и Гидеон Кейн покинете эти места… — Старуха пристально смотрела на Эмму огромными, желтыми, цвета амбры, глазами. — Дурное случится с теми, кто приходит сюда. Запомни мои слова…
— А вот и я! — Гидеон неожиданно появился на тропе, откуда только что пришла загадочная женщина.
Эмма радостно бросилась ему навстречу:
— Что произошло, Гидеон? Этот человек, англичанин, он сильно пострадал?
— Да, у него перелом голени. Его угораздило попасть в трещину, но, к счастью, он застрял не так глубоко. Хорошо, что его брат позвал с собой проводника — втроем мы еле вытащили его оттуда. Полагаю, теперь они по горло сыты приключениями и достопримечательностями здешних мест. С первыми лучами солнца они уберутся отсюда восвояси, как и мы с тобой, кстати.
— Правильно, Гидеон! Вот и наша гостья говорит, что здесь нехорошо и надо уходить… Познакомьтесь, уважаемая, это мой друг… Ой! Посмотри, Гидеон!
Эмма обернулась к костру, но там никого не было, только нетронутая тарелка да небрежно сброшенное пончо остались на земле у костра.
— Куда же она подевалась? Ты не встретил никого на тропе?
— Нет, дорогая, а кого я должен был встретить?
— Старая женщина, красивая, в алом венце и пурпурной накидке была здесь только что. Она сидела вот тут, у огня. Неужели ты не видел ее… Гидеон, она знала мое имя! И твое тоже. На ее чудесных белых волосах был венок из красных цветов и ягод… Боже мой, Гидеон, это была она, она, богиня Пеле! — Девушка вдруг запнулась, в ее прекрасных глазах читался священный ужас.
— Пеле? — Гидеон недоуменно пожал плечами. — Не думаю, Эмма. Это тебе почудилось. Ты просто устала, любовь моя… Никто не встретился мне на этой узкой тропинке, и никого не было рядом с тобой у костра, когда я подходил…
Глава 6
— Я, пожалуй, пойду, мамочка?
Пожилая, изможденная болезнью женщина приподняла голову с подушки и улыбнулась Эмме, стоявшей у порога и смущенно теребившей в руках соломенную шляпку.
— Иди, девочка, иди и не смотри на меня так. Не бойся, со мной все будет в порядке, обещаю тебе. Побудь немного с тем, кто так радует твое сердце.
Эмма с нежностью смотрела на мать своими прекрасными фиалковыми глазами.
— Но я так часто теперь оставляю тебя одну! И вчера, и позавчера… Я так боюсь за тебя, особенно когда он здесь и пьян, как сейчас.
— Но ведь вчера я была не одна. Твоя тетя сидела со мной. Мы пряли листья халы, за разговорами прекрасно провели время. Иди! Джек спит и будет спать до тех пор, пока ром не выветрится из него. Иди же, а то он проснется…
Эмма тяжело вздохнула. На душе было так горестно!
— Но, мама, ты говорила, что дядя устроит так, что отец… Джек больше не появится здесь. Тогда мы смогли бы уехать, я бы забрала тебя в Гонолулу, закончила бы там школу. Уже в следующем году я могла бы получить аттестат и стать учительницей. Моего жалованья нам бы хватило. И потом, там хорошие врачи, они смогут вылечить тебя, мама.
Больная устало прикрыла глаза:
— Ах, доченька, ты обо мне только и думаешь! Каждый день я благодарю Небеса за то, что они послали мне тебя.
— И Джека, — съязвила Эмма. Она боготворила свою мать, но не могла простить ей того, что та во всем видела только хорошее и никак не могла оставить своего мужа-пьяницу.
Малия (так звали мать Эммы) тихо заплакала:
— Что ж тут поделаешь, никудышный муж мне достался. Но ведь я не могу прогнать его, он так плох, должен же и его кто-то пожалеть. Он буянит, лишь когда пьян, виски прибавляет ему смелости — вот он и куражится. А так — он неплохой человек, поверь мне. Ему просто хочется быть сильным, хочется, чтобы все его уважали. Подожди, он проспится, я дам ему денег, которые собрала на дорогу, и скажу, чтобы он убирался отсюда навсегда!
— Ох, мама, он пропьет их и все так же будет мучить тебя… Ну что ж, я пойду, хорошо?
— Иди, дочка, иди! Лауданум уже действует, я почти засыпаю.