Нового приглашения не потребовалось.
Рубашка, так старательно накрахмаленная и отутюженная тетушкой Леолани, мигом полетела на песок, точно негодная тряпка.
Через мгновение он стоял перед ней — стройный, загорелый, в одних коттоновых трусиках. Его мускулистая грудь не так давно начала зарастать густым черным, пружинисто завивавшимся волосом, и Гидеон одновременно и стеснялся, и немного гордился этим.
Он протянул девушке руку, чтобы вместе бежать к воде.
— А это? Разве ты не собираешься это снять? — Она рассмеялась, указывая на его трусы. — Когда я увидела вас впервые, мистер Кейн, на вас не было этого лоскутка…
«Господи, — ужаснулся Гидеон, — что же она подумала обо мне, когда я прыгал тут голышом!» Он решил перейти в нападение:
— В таком случае, почему бы и тебе не сделать то же самое? — И недвусмысленно посмотрел на ее кружевной корсажик и ажурные панталончики.
Гидеон тут же увидел, как лицо девушки заливается краской. Она пробормотала:
— Как-нибудь в другой раз…
— Ну, вот и я «как-нибудь в другой раз». — Он ласково усмехнулся и вновь предложил ей руку.
Еще больше покраснев, она грациозным движением гавайской танцовщицы отдала ему свою узенькую, с длинными пальчиками ладошку.
И они, смеясь, побежали к прибою.
Бостон и Гарвард точно смыло этой теплой, упругой волной. Гидеон о них больше не вспоминал.
Два счастливых часа они провели вместе, резвясь на волнах Тихого океана, словно молодые дельфины. Они наслаждались обществом друг друга, пока синева небес не налилась розовыми красками тропического заката.
Солнце уходило за горизонт, темнело.
Небо сделалось черным, как бархат, расшитый золотом звезд. Из пенистых вод океана поднялась огромная, полная луна.
Держась за руки, они шли по влажному песку вдоль залива.
Гидеон никак не мог расстаться со своей прекрасной, теперь уже знакомой, незнакомкой. Теперь она стала для него всем, о чем он только мог мечтать, даже больше, чем всем.
— Мы встретимся завтра? — спрашивал Гидеон снова и снова, стараясь не выдать своего волнения. Он хотел бы вовсе не расставаться. А вдруг она не захочет больше встречаться с ним? Как трудно выговорить это ужасное «до свидания». Сейчас весь мир заключался для него в ее простом коротеньком «да».
Девушка печально пожала хрупкими плечиками.
— Не знаю, смогу ли я… — начала она, и мгновенно от этих слов его сердце упало камнем в бездонную пропасть.
— Не говори мне «нет»! Ты должна прийти! — пылко воскликнул Гидеон и, забыв об условностях, коснулся ее прелестной щечки, нежной, как лепесток прекрасного цветка, но тут же отдернул руку, испугавшись нахлынувшего чувства. — Скажи мне, что ты придешь! Скажи немедленно! Ради меня!
— Дело не в том, что я не хочу… Здесь совсем другое… Хорошо. Я попытаюсь. Но я не могу ничего обещать… — в смущении лепетала она, не глядя на него.
— Но почему? — отказываясь что-нибудь понимать, пробормотал он. — Разве я сделал что-нибудь не так? Тебе что-то не понравилось?
— Ах нет. Все было чудесно… Но моя мать… — прошептала девушка, и Гидеону послышались слезы в ее шепоте. — Видишь ли, она очень больна, а отца часто не бывает дома, и я должна…
Да, да, да, теперь он все понял. Ее мать больна, может быть, смертельно больна, она страдает, о ней надо заботиться, а кроме дочери некому.
Он согласно кивал. У него тоже была мать, и она иногда хворала, и он тоже любил ее… Гидеон все понимал.
Бедная девочка, такая маленькая, такая хрупкая, как же ей трудно…
— Все в порядке. Я понял. Прости меня, — только и ответил он.
— Ты тоже прости меня, — сказала девушка, вздыхая. — Знахари и жрецы смотрели ее, они уверяют, что ей можно помочь. Болезнь пришла, потому что мы чем-то обидели домашних духов. А может быть, кто-то наслал на маму порчу. Мы принесли жертвы богам, но это не помогло. Тогда я пригласила доктора Форестера. Он осмотрел ее и сразу сказал, что помочь ничем нельзя, можно только облегчить боль…
— Она должна… — Гидеон не решился договорить до конца, горло его перехватило.
— Умереть? — закончила она за него. — Не знаю. Доктор этого не говорил. Но я благословляю Небеса за каждый новый день, который могу провести вместе с ней. Если боги позволят, то она останется со мной на месяцы, а может, и на годы. После полудня мы даем ей лауданум, тогда она чувствует себя немного лучше. Она засыпает на несколько часов, а я могу выйти… Теперь ты видишь, что приду я завтра или нет — зависит не от меня. Если все будет хорошо… Прости, я не могу обещать большего.