— Как тебя зовут? — Спросила я, подходя.
— Не твое дело, — пробормотал он, даже не взглянув на меня.
— Какой ты грубый, — презрительно произнесла я. — Я пришла предложить тебе перекусить.
— Я не голоден. Мне не нужны твои подачки.
Я уперла руки в бока, злясь на его грубость.
— Я просто пыталась быть вежливой.
Он повернулся ко мне, его глаза сверкнули.
— Хочешь быть вежливой?
Я растерянно посмотрела на него.
— Ну, хотела. Но больше не уверена, что хочу.
— Тогда проваливай.
Я ахнула от удивления. Не знала, почему я не ушла тогда и не пожаловалась папе, но я чувствовала себя обязанной остаться и противостоять ему.
— Почему ты такой грубый?
— А почему ты такая заноза в заднице?
Я скрестила руки на груди.
— Хорошо, я хочу быть вежливой. Что не так?
Он схватил меня так быстро, что я взвизгнула, как щенок. И прежде чем я поняла, что происходит, он поцеловал меня прямо в губы! Я была слишком потрясена, чтобы сопротивляться его поцелую. Его губы были твердыми, сильными и горячими. Поцелуй продолжался и продолжался, и, к моему удивлению, маленькая бабочка начала трепетать внизу у меня в животе. Потом он поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я не могла отвести от него взгляда. Я была слишком удивлена и шокирована.
— Лилиана Иден, когда-нибудь я женюсь на тебе, — заявил он, прежде чем уйти.
Я коснулась губ. Они все еще покалывали.
Он поцеловал меня.
Фу... Фу.
Неотесанный грубиян поцеловал меня! Я неслась к дому с такой скоростью, на какую была способна. Я влетела в парадную дверь и ворвался на кухню. Там находились мама с папой.
— Меня поцеловал мальчик, — выдохнула я.
— Что?! — Закричал отец, вскочив на ноги, его лицо потемнело от ярости.
Мама схватила отца за запястье.
— Ей всего одиннадцать, Джек. Это ничего не значит.
— Черт возьми, нет, это значит. — Папа яростно выругался и вышел из дома.
Я смотрела, как он направился к отцу мальчика. Они разговаривали, папа сердито жестикулировал. Мужчина позвал сына и дал ему подзатыльник. Мальчик ничего не ответил. Он просто повернул голову и посмотрел на меня в окно дома. На его лице не было улыбки. Он просто смотрел на меня, пока отец снова не ударил его и не потащил за собой.
Я коснулась губ. Они все еще покалывали. Теперь я жалела, что рассказала папе о его поцелуе.
Глава десятая
Бренд
Я прищуриваюсь, глядя на нее у своих ног.
— Хм. Единственное, в чем виноват твой отец, так это в том, что он обращался со мной и с моим отцом как с собаками. Ты, с другой стороны,..
Я не смогу сказать вслух или даже признаться самому себе, какое сильное влияние она оказывала на меня. Мой взгляд блуждает по ее телу, по полной груди, ее позе на полу, натянутой блузки, тонкой талии и слегка раздутым бедрам. Я чувствую боль в сердце, словно осязая ее боль. Я опускаю руку и хватаю затвердевший член между ног.
Заметив страх в ее глазах, я медленно улыбаюсь. Наклонившись, поднимаю ее на ноги.
— Посмотри на себя, ты уже взрослая и находишься сейчас во власти сына садовника.
И она совершает странную вещь — облизывает губы. Я слишком много раз бывал в том квартале, чтобы сделать вывод, что не сухость во рту заставляет женщин облизывать губы. С удивлением провожу пальцем по ее мокрой нижней губе. Мягкая и пухлая.
— Ты когда-нибудь вспоминала обо мне, Лилиана?
Секунду она колеблется, потом отрицательно кивает.
Чего можно ожидать от дочери бандита? Я отпускаю ее.
— Бери это кресло, — приказываю я, кивая головой на другое кресло рядом с ней, — и тащи его в свой угол.
Она смотрит на меня смущенно, словно не понимает. Я молчу, не собираясь повторять, мой взгляд темнеет, она подчиняется. Тащит кресло по деревянному полу, издавая такой же скребущий звук, как и я, когда ее разбудил.
— Отлично, — говорю я, садясь в свое кресло, выдвинув его на середину комнаты. — Теперь раздевайся.
Она с ужасом глядит на меня, и на долю секунды я готов поспорить, что она готова упасть на колени, начав меня умолять. Но вместо этого она надменно поднимает подбородок и спрашивает:
— Это спасет моего отца?
Я пожимаю плечами. Я рад, что она начинает задумываться о своем положении.
— Посмотрим, это только начало.
Не сводя с меня глаз, она поднимает руки и начинает медленно расстегивать пуговицы на блузке. Все пуговицы расстегнуты, она снимает блузку с плеч. Двигаясь совсем несексуально и неторопливо, будто надеется, что ее стриптиз будет для меня таким, черт побери, занудным и скучным, что я потеряю к ней всякий интерес, или внезапно во мне проснется совесть, и я попрошу ее остановиться. К сожалению, у нее нет ни единого шанса ни на то, ни на другое. С каждой пуговицей, которую она расстегивает, все мое тело становится более и более напряженным от первобытного желания. И когда она доходит до темного кружевного лифчика, я уже не в состоянии оторвать глаз от ее груди. Она замирает.