— Прекрасно, прекрасно. Просто дай мне несколько месяцев, и я куплю тебе квартирку поменьше за пределами Мейфэра. Может быть, где-нибудь в Найтсбридж или Кенсингтоне?
Она встает.
— Папа, ты не дал мне закончить. Мне не нужно, чтобы ты подыскивал мне квартирку, потому что я уже нашла для себя идеальное местечко в районе Виктории. Она напоминает квартирку симпатичного стилиста, который стрижет маленьких мальчиков. Там стулья, на которых сидят дети, сделаны в виде маленьких машинок. — Она прикусывает нижнюю губу. — Я уже внесла залог и переезжаю на следующей неделе.
Теперь моя очередь рухнуть в кресло.
— Прости, папа. Я знаю, тебе нелегко, но я буду приезжать каждые выходные. Обещаю, все будет так, как будто я вообще не уезжала.
Я заглядываю ей в глаза.
— А как же мама? Ты думаешь, как это может отразиться на ней?
Ее голос смягчается. Как будто она стала взрослой, а я превратился в ребенка, которого она должна уговорить.
— Я сообщила ей вчера, она не возражает.
Я хмурюсь, потому что это странно. Лили мне ничего не сказала, хотя сейчас она и пришла в себя. А потом я вспоминаю, как она крепко меня обняла, когда мы легли в постель и сказала очень странную вещь: «Ты останешься со мной до самого конца, да?» Я поцеловал ее, посмотрел ей в глаза, мне показалась она такой уязвимой вчера вечером и потерянной. И это вызвало у меня воспоминания, когда у нее случился выкидыш. У меня волосы дыбом встают, когда я вспоминаю о том времени. Тогда, она стала совершенно чужой. Даже сейчас больно вспоминать об этом, она хотела умереть. Она, на самом деле, собиралась оставить всех нас.
Моя дочь присаживается передо мной на корточки. Берет меня за руки своими нежными, мягкими руками.
— Я не забыла ничего, папа, — шепчет она.
Я смотрю ей в глаза и киваю. Но воспоминания продолжают появляться у меня в голове. Я вижу свою семилетнюю дочь, лежащую рядом с моей женой в нашей постели. Шторы задернуты.
— Мамочка, — жалобно говорит она. — Ты сердишься на меня? Я сделала что-то не так? — Моя жена молчит. Тихие слезы текут из ее открытых ничего не выражающих глаз. Я врываюсь в комнату и поднимаю с кровати перепуганного ребенка. С мокрыми щеками от слез. Я прижимаю ее к себе.
— Ты не сделала ничего плохого, дорогая. Ничего. Мама просто не очень хорошо себя чувствует. — Моя жена лежит в полутьме, неподвижная, безучастная, ко всему пойманная в ловушку своего черного мира безжалостной печали.
Тогда я даже не заметил, что мои щеки тоже стали мокрыми от слез, пока Лилиана не вытерла их пальцами.
— С ней все будет в порядке. Нужно время. Вот увидишь. Пока у нее есть ты, с ней все будет хорошо, — говорит мне моя смышленая дочь.
Я утвердительно киваю.
— Я всегда буду с ней, — отвечаю я.
Глава первая
Лилиана
Я закутываюсь в свою любимую утепленную куртку, и с Музом, моей любимой таксой, мы направляемся во французскую пекарню за углом. Муз с энтузиазмом заставляет меня ускорить шаг. Его короткие лапки быстро двигаются, золотисто-коричневый мех трепещет на холодном ветру.
И я с небольшой тревогой замечаю, что его зад кажется мне намного округлее. Неужели он прибавил в весе с тех пор, как мы переехали сюда неделю назад? Должно быть, я слишком помногу его кормлю или что-то делаю не так. Надо будет спросить у мамы. В основном она кормила его.
— Ой, Муз, ты тоже немного располнел, — бормочу я себе под нос, но, словно услышав меня, моя чувствительная собака-сосиска внезапно останавливается и с упреком смотрит на меня.
Остановка настолько резкая. Улыбка исчезает с моего лица под его обвиняющим взглядом.
— Я всего лишь пошутила. Ты же знаешь, я никогда не опозорю тебя. Ты красавец, а не жирдяй.
С выражением крайнего отвращения он продолжает свой царственный путь.
Холли, дочь владельца кондитерской, стоит за прилавком. На носу и щеках у нее россыпь веснушек, а непослушные рыжие кудри никак не хотят прятаться под белый колпак. Она расплывается в широкой улыбке.
— Достаточно холодно, чтобы заморозить яйца обезьяны, не так ли?
Я смеюсь над ее красочным описанием. Пока Муз жадно поглощает печенье, которое она ему дает, а ее веселая болтовня омывает меня, пока я окидываю взглядом сладости на стеклянных прилавках. Мне бросается в глаза хорошенький грушевый пирог, присыпанный сахарной пудрой.
Холли пакует его в розовую коробку, обвязывая голубой лентой, я расплачиваюсь. На улице уже полно людей, спешащих на работу. Поэтому останавливаюсь, глубоко вдыхаю морозный утренний воздух, не в состоянии избавиться от ощущения, что моя жизнь похожа на чудесный сон. Иногда по ночам мне приходится саму себя ущипнуть, потому что я не могу поверить, что мне так могло повезти.