Темное дело
В понедельник 5 сентября — мой текст, следовательно, исчез полтора месяца тому назад — мой друг Ив Б. получил у нашего общего издателя письмо, воспроизводимое ниже. Читая его, вы поймете, что для публикации я изменил названия местностей и фамилии действующих лиц:
«Леонар Сульерас
Доктор филологии
Профессор Университета
Вице-президент Общества друзей
Себастьена Пуаньяра
Токвиль-ле-Мюр
1 сентября 1994
Я обращаюсь к Вам с этим письмом строго конфиденциально. Я — коллекционер автографов, известный нескольким уважаемым посредникам, с которыми я веду дела уже многие годы. Недавно один бельгийский книготорговец, с кем я поддерживаю очень тесные отношения, намекнул, что скоро у него окажется законченная рукопись романа Франсуа Нурисье, но что по причинам соблюдения тайны своего посредника, он будет продавать эту рукопись „вне каталога“, то есть частным образом.
Мне не удалось выяснить название рукописи, но я совершенно уверен, что речь идет о той самой, которую у господина Нурисье украли всего несколько недель тому назад.
Я часто езжу по делам, на лекции и т. д. и в ближайшее время, по крайней мере до 15 сентября, должен встретиться с этим книготорговцем. Как мне следует вести себя в отношении этой рукописи, если предположить, что речь идет о подделке?
Я страстный читатель Франсуа Нурисье и охотно приобрел бы одну из его рукописей, но, естественно, исключается возможность моего участия в мошеннической сделке. Итак, я жду Ваших советов насчет этого дела.
Учитывая необычный характер моего обращения, сообщаю Вам, что я тоже писатель, достаточно известный, о чем, кстати, свидетельствует статья — фотокопия ее прилагается, — относящаяся к моей недавно вышедшей биографии Себастьена Пуаньяра.
Я благодарю Вас за Ваше внимание и рассчитываю на Ваш скорый ответ.
Искренне Вам преданный,
По мере того как Ив Б. читал мне по телефону приведенное выше письмо, меня охватывало недоверие и раздражение. Признаться, я не чувствовал в его авторе щепетильного эрудита, университетского преподавателя, который располагает средствами, необходимыми коллекционеру. К тому же почему он называет «подделкой» украденную рукопись? Подобная неточность выражения смущала меня у доктора филологии так же, как слова «страстный читатель» казались мне некоторым перебором. Не боялся ли он, что его «бельгийский книготорговец» всучит ему дешевую, сырую рукопись, которую приписал мне какой-нибудь шутник?
Но пока я ждал, когда Ив Б. мне перезвонит — я посоветовал ему немедленно созвониться с г-ном Сульерасом, — возбужденное любопытство взяло верх над настороженностью. Ведь за полтора месяца это был первый знак, на основании которого я мог позволить себе помечтать о новом появлении моего романа. Или появлении подделки? Чтобы это выяснить, необходимо было потянуть за ниточку и распутать весь клубок. Или это шантаж, «переговоры», как пророчествовал маг? Я был к этому готов, чтобы заполучить назад мое добро. Я сказал себе по этому поводу, что пойду не на всякие условия. Я хотел заплатить хорошо, но не слишком дорого. Платить, но не переплачивать. Кстати, я затруднялся установить сумму, выше которой, как я понимал, подняться не смогу. Оценить мою литературу и все месяцы работы над романом значило требовать слишком многого. Я отношусь к себе с уважительной скромностью, но твердо держусь определенного представления, которое составил о самом себе: это противоречие затрудняло любые расчеты. Возможность «торговли» беспокоила меня. Я начинал терять интерес к «Ласточке»: ее вероятное возвращение меня смущало. И смущало оно меня потому, что я, наверно, не очень-то дорожил этими ста пятьюдесятью страницами моей прозы. В таком случае как и во сколько их оценивать? Пропажа этих страниц, благодаря тому жалостливому сочувствию, какое я из нее извлекал, создавала, в общем, более удобную ситуацию, чем их обретение.