Все это, разумеется, еле и еще туманно осознаваемое, было чувством смутного замешательства там, где, естественно, следовало бы ожидать страха или радости. Я никогда не любил, чтобы мне делали подарки.
Ожидание продлилось чуть больше десяти минут. Когда зазвонил телефон, ладони у меня были потные. По голосу моего друга Б. я сразу понял, что его деликатная миссия успехом не увенчалась.
Он попал — рассказал мне Б. — на какого-то одуревшего типа с дрожащим голосом, который сначала ровным счетом ничего не понял. Потом все стало ясно. Хотя почтовая бумага действительно принадлежала г-ну Сульерасу (ее у него украли, и вор сделал ксероксы почтовых бланков), само письмо было «гнусной шуткой». Заговором. Причем не первым! Его преследователь — да, да, г-н Сульерас знает, по крайней мере подозревает, кто он, — рассылает от его имени самые разные письма. Признания в любви дамам, заказы на электробытовые приборы, письма друзьям несчастного Сульераса с извещением о разрыве отношений или с оскорблениями, подписки на немыслимо дорогие энциклопедии — преследователь не брезгует ничем, чтобы доставлять неприятности своей жертве, и так продолжается месяцами. Разоблачить его, подать жалобу? «Но у меня нет никаких доказательств…» Запуганный г-н Сульерас умолял оставить его в покое. Он страдает депрессией, потерял сон, он близок к тому, чтобы отказаться от чтения лекций… Ив Б. пытался побольше узнать о преследователе; кто он — вспыльчивый сосед? провалившийся диссертант? мстительный зять? Не добившись никакого ответа, Ив Б. в конце концов повесил трубку, оставив собеседника в изнеможении и готовым расплакаться.
Одновременно разочарованный и успокоившийся, я главным образом был удивлен. Ничего страшного в этом деле не было, хотя его отличали редкое бескорыстие и редкая изощренность. Речь шла отнюдь не о том, чтобы шантажировать меня, а о том, чтобы одним махом одурачить сразу троих: бедного профессора Сульераса, Ива Б. и меня. Единственно из любви к искусству, ради тайного удовольствия разыграть мистификацию, автор которой не рассчитывал извлечь из нее выгоду или оценить ее успех. Ход был небанальный; вместе с тем он не был таким уж неприятным. В конце концов те иеремиады, в которых сообщали и сожалели о краже моей рукописи, могли вызвать раздражение у насмешников. Немного злой хитрости оказалось вполне достаточно, чтобы придумать эту шутку, которая, словно удачный удар в бильярде, поражала сразу несколько шаров. Нет, сбавим тон: приводила в движение три шара… Я подавил желание рассмеяться, чтобы не огорчать Ива Б., чья дружба была жертвой заблуждения в течение целого часа.
Всеобщая доброжелательность
Как только марсельская газета «Провансаль» сообщила о краже, жертвами которой мы стали, агентство «Франс Пресс», все газеты, радиостанции и даже телевидение подхватили эту информацию: летняя истома вызывала у журналистов повышенное к ней внимание. Мне звонили, меня записывали, короче, мне подарили потрясающее доказательство симпатии. Это происшествие, столь незначительное среди губительных последствий всеобщего жульничества, стало информацией, которая донесла нашу беду до сведения наших друзей. Я даже удостоился упоминания в одной-двух лондонских газетах и в «Геральд» (правда, в европейском издании). Я пишу «удостоился», потому что пропажа драгоценностей и документов, по всей видимости, никого не интересовала. Темой было исчезновение рукописи, то есть, если прибегнуть к возвышенному стилю (именно им пользовались многие журналисты), «плода моего труда».