Большая, пышная, белая, с багровым румянцем во всю щёку, рябая Елизавета тяжёлой горой лежала под пышными одеялами на кружевных подушках.
— Катя, ты, — томно сказала Елизавета, — проходи, садись да налей чего-нибудь: тут и наливка есть, и настойка, что душе угодно...
В последнее время Елизавета совсем перешла на русский язык, она и прежде не больно-то успевала в науках, а теперь и вовсе опростилась. Что ей все науки, если не сегодня-завтра, без всяких там наук, держи только покрепче за уши Петра, и всё будет в порядке.
— Ах, нет, не хочу, — перешла и Екатерина на русский язык, — да и на минутку я, хочу просить тебя об услуге.
— Проси, чего хочешь, — радостно улыбнулась Елизавета, — рада услужить тебе, ты ж никогда ко мне не обращаешься, гордячка, всё сама...
— На этот раз хочу просить, — печально улыбнулась Екатерина и осторожно присела на кровать. На шёлковом розовом одеяле красовалось красное пятно от вина.
— Всё о Мишеле своём беспокоишься, — насмешливо улыбнулась Елизавета. — О себе небось не думаешь, всё о муже...
— А мне самой и не надо ничего, — подхватила Екатерина, — а вот князю не мешало бы поехать хоть в Константинополь. Туда же ещё не назначили посланника?
— Что ж так далеко упечь его хочешь? — вытаращила глаза Елизавета. — Знаю, ведь любишь его без памяти, а в такую даль забрасываешь...
Екатерина едва не заплакала.
— Лиза, ты же знаешь, как он горяч, как на язык несдержан, ничего худого про себя не держит, а схлестнётся с кем, сейчас дуэль, сейчас ссора... Боюсь я за него, сегодня вот Петру наговорил невесть чего, и всё из пустяков... Упроси дядю, упроси за князя, пусть хоть первое время я буду за него спокойна...
— Да что ж сама-то? — снова изумилась Елизавета. — Он же и тебе дядя, вместе нас воспитывал...
— Нет, нет, Лизок, — покачала Екатерина головой безнадёжно, — ты же знаешь, как меня дядя не любит за мой острый язык, он меня терпеть не может. А ты у нас ласковая, добрая, он тебя любит, тебе это ничего не стоит...
— Ладно. — Елизавета тяжело перевалилась на другой бок, — погоди, сейчас пошлю за канцлером, при тебе же и попрошу...
— Нет, нет, — испугалась княгиня, — я уйду, да и ты... Как можешь. Наверное, тебе надо к нему сходить, а не его приглашать. Всё-таки дядя старый уж человек...
Елизавета весело расхохоталась.
— Ничего-то ты не понимаешь, Катя, — отсмеявшись, рассудительно заговорила она. — Да ты видела, сколько их в приёмной толпится? Захочу, и никаким канцлером дядюшка милый не будет.
— Ой, Лиза, уймись, разошлась больно.
— Нет, Катя, это ты уймись. Ты видишь, я в какую силу вошла? Да что захочу, то и будет... Не поверишь, а я, может, скоро императрицей стану.
Екатерина даже отодвинулась в дальний угол кровати.
— А как же жена его? — шёпотом спросила она. — Ведь жива, да и умна очень...
— А на что монастыри? — вопросом на вопрос ответила Елизавета. — Мне уж давно Пётр предлагал, ещё до смерти матушки Елизаветы, да тогда никак нельзя было. А теперь мне обещал, как только царём будет, заточит в монастырь жену и Павла объявит незаконнорождённым, а меня в жёны возьмёт. Он любит меня, да и без меня ему жизнь не в жизнь.
— Ой, Лиза, не рой другу яму, сам в неё попадёшь — так наши предки говорили.
— Не болтай пустяков, — построжела Елизавета, — знаю, что подружки вы с его женой, с немкой этой, да только иметь сестру императрицей небось и тебе удобнее и выгоднее, чем подругу...
— Ой, Лизок, опасайся её, она умна и осторожна, хитра, как змея, сама знаешь...
— А ничего, — снова засмеялась Елизавета, — кривая вывезет.
— Да можно ли так надеяться на императора, нрав у него непостоянный, сама знаешь, много он вызывает толков да нареканий, иногда и ведёт себя вовсе не как император.
— Ха, а сколько было у нас на троне таких? Сам-то Пётр Великий? А Бирон? Да всё терпел и терпеть будет русский народец. Мало ли чего не бывало, скольких жён заточали в монастырь, скольких извели. Вспомни батюшку Ивана-царя, Грозного. Сколько у него жён было? То-то же. Буду царицей, будешь сестрицей, — снова заулыбалась Елизавета.