Я сжимаю Андрею ладонь, приободряя. Он не стал хуже после того, что рассказал. Наоборот. Я увидела его совсем с другой стороны. И не нашла в своём сердце ничего, что могло бы оттолкнуть. Разве что безумная любовь к первой жене вскрыла вены слишком глубоко. Затянутся ли они…
— Мне нужно уехать, Ива, — подносит он мои пальцы к губам. Это… невыносимо. Мне так больно, что я задыхаюсь, но не смею дышать глубже. Потерплю. — Я хочу её увидеть. Помочь, если смогу. Я детей заберу. Пусть и Илья с ней встретится. А Катюша побудет с бабушкой. Мама давно звонит и просит, чтобы я привёз внуков. Соскучилась.
Да. Так правильно. Я сама хотела, чтобы он забрал детей. Все желания материальны. Это единственный светлый момент, который я вижу в речи Андрея.
Он тянет мою ладонь к себе. Зарывается в неё лицом. Я чувствую его горячие губы на запястье. Невыносимо. Немыслимо. Безраздельно. Но, кажется, настал и мой черёд покаяться.
Я забираю руку и встаю. Вздыхаю судорожно. А затем веду его в свою комнату. Двери я сегодня не закрываю. У меня другая цель: просто спрятаться от всех. Потому что сейчас я сделаю то, что должна была сделать сразу.
— Однажды, в детстве, со мной случилось нечто ужасное. Мне было пять. Ты однажды спрашивал, почему я не училась нигде и не хотела ли я когда-нибудь получить настоящую профессию. Я не смогла тебе ответить точно. Правда в том, что я не могла. Бабушка берегла меня от всего. Как уж у неё получалось. Я не ходила в школу. Об институтах мне и не мечталось. Я сделала то, что смогла: выучилась индивидуально, много читала, научилась вязать и начала зарабатывать. Последние годы были подчинены одному: я зарабатывала и складывала деньги.
Андрей смотрит на меня напряжённо. Снова эта вертикальная черта между бровей. Что-то такое в его взгляде… Замешательство? Горечь? Разочарование? Наверное, он думает, что я буду просить денег. Но мне ничего не нужно. И то, что я сейчас сделаю, возможно, его оттолкнёт.
Я выдыхаю и развязываю халат, снимаю его. Андрей каменеет. Думает, я буду собой торговать? Но наверняка я не могу знать, о чём он думает.
А затем я снимаю плотную рубашку. Стою перед своим мужчиной голая. Во всей красе. Я знаю, как выгляжу. Как смотрится моя грудь и всё, что рядом. Шрамы идут почти до низа. Уродливые, широкие, страшные. Между грудей — постоянно лопается кожа, и мне приходится смягчать, ухищряться. Именно поэтому я избегала прикосновений. Ходила, как фарфоровая кукла, стараясь поменьше делать ненужные движения.
— Это ожоги. Я перевернула на себя чайник с кипятком. Тогда сделали, что смогли. Но на всё остальное не хватило средств. Достаточно дорогостоящие пластические операции.
— Почему ты не сказала сразу?
По лицу Андрея я не могу понять, о чём он думает. Слишком закрытое у него сейчас лицо. И глаза прячутся под ширмой век и ресниц.
— Потому что думала, что тебя это оттолкнёт.
Я отворачиваюсь и натягиваю рубашку.
— Что я могу для тебя сделать, Ива?
«Ты мог бы любить меня. Просто так. Без условий», — рвётся с моих губ. Но говорю я немного другое.
— Укради меня у судьбы.
Сзади — тишина. Наверное, я слишком многого прошу.
— А теперь уходи, Андрей. Я хочу побыть одна.
— Я уйду. А завтра уеду. Но я вернусь, Ива, и мы ещё поговорим обо всём.
Да, конечно. Горькая усмешка касается моих губ. Я слышу, как за Андреем закрывается дверь. Он не подошёл и не успокоил меня. Не прикоснулся. Не сказал утешительные слова. Он ничего не сделал, чего бы мне хотелось. Но зато это честно и правильно. А всё, что у меня было, останется со мной. Его нежность. Его открытость наедине. Его щедрость и жар желания — один на двоих. Это было. И я рада, что в ту ночь не спасовала. Позволила себе быть живой и желанной.
Обо всём остальном лучше сейчас не думать.
54. Андрей Любимов
Я думал что угодно, но только не это. Не знаю, что чувствовал. Ужас, наверное, что, видимо, каждый раз причинял ей боль. Ведь в порыве страсти не всегда можно помнить о данном обещании относиться к ней так, будто она хрупкая ваза. Теперь я понимаю.
Она пряталась от меня. Страшилась. Стеснялась. А ещё не доверяла настолько, что не захотела поделиться своей болью. Скрыла. Но какой нормальный мужик смог бы спокойно смотреть на её изуродованное тело бесстрастно или с радостью? В любом случае, это шок. Испытание. Картина не для слабонервных.
На миг я подумал, что она попросит деньги на операцию. Она попросила совсем другое, и я возненавидел себя за подозрительные мысли, что разъедали мой мозг подобно коросте.