— Ну, ты это. Подумай. Не руби с плеча-то сразу. Чо там. А то пожалеешь сто раз, дело говорю, ага!
Он повышал голос, подвизгивал, как свинья, входил в раж. Ещё немного — и начнёт оскорблениями и матами сыпать. За ним не заржавеет.
Я не знала, что будет завтра. Чем обернётся подарок неизвестного отца. А эта комната — моя. То, что принадлежит мне по праву. Так что Петухов зря петушился.
— По закону и по всем документам эта комната принадлежит мне. А уж если вам положено расширение, просите у государства. Пусть обеспечивают многодетную семью жильём. Завод пусть беспокоится, где вы работаете. А это — частная собственность. Поэтому — нет.
Не знаю, зачем я ему объясняла. Петухова это только ещё больше разогрело.
— Во как ты заговорила, тихушница! Да я тебя сдам куда надо, вязальщица херова! Ты, блядь, у меня попляшешь, злостная налогонеплательщица! Развела здесь бизнес подпольный, понимаешь, тварь!
— Выйдите вон, — указала ему на дверь, но Петухов берегов не видит — попёр на меня с кулаками, выпятив тщедушную грудь.
Я знала, что не выдержу удара и боли, но позволить ему угрожать и хамить не могла. К счастью, Идол был на страже. Мой добрый ангел. Иногда.
— А ну, ты чего? — ворвался он в комнату и схватил Петухова за грудки. — Пшёл отсюда! Вон! Ещё раз зайдёшь или гребень свой петушиный поднимешь — отхожу, мало не покажется!
Он выпихнул Петухова из комнаты, они ещё там немного ругались. Кажется, Петухов всё-таки получил тумака. Пока шло разбирательство, я сидела на кровати, опустив руки.
Прошла на волоске от беды. Не знаю, что было бы, ударь он меня. Не знаю, чем утешал Петухова Идол, но больше рыжий ко мне не сунулся. Затаился.
Перед самым отъездом ко мне постучалась Ираида. Вошла бочком в комнату. За нею вслед — неизменные два хвоста. Шикарные ухоженные кошки. Сытые и мордатые. Хоть на выставку — шерстинка к шерстинке.
— Мы дружили с твоей бабушкой, — выдала она после небольшой паузы.
Откровение. Я не помню этого. Потому что Ираида Исааковна всегда держалась особняком. Не помню, чтобы она с кем-то общалась или дружила, принимала гостей или родственников. Она и кошки. Я считала, она одинока, а поэтому старается избегать лишней боли, живёт в своём мире и любит своих персов. Неизменно пара. Эта — не первая на моём веку.
— Странно, правда? — заглядывает она мне в глаза. — Давно это было. Молодость, глупости, ошибки.
Она почти нормальная сейчас и не напоминает ту сварливую склочницу, что мелочится из-за конфорки или из-за невыключенной лампочки в туалете. Но что ею движет? Просто поговорить напоследок?
— Не продавай комнату, — неожиданно прерывает она поток воспоминаний. Слова её звучат резко, как тормоза машины. Я вздрагиваю. — Пусть останется память. Хоть на какое-то время. Пусть. Ниточка с прошлым, которое не обязательно уходит навсегда.
Я бы спросила, что это значит, но боялась ненужных откровений — мне и так было тяжело прощаться с местом, где я выросла.
— Я не собиралась продавать. Здесь всё останется, как есть. Я забираю только личные вещи да и то не все.
Старуха кивает, улыбается. У неё явно улучшается настроение.
— Вот и хорошо. Вот и славно, — бормочет она, поднимаясь. — Бася, Дася — за мной!
Кошки идут за ней как привязанные, а я почему-то думаю, что всех её котов звали Бася и Дася. Какое устойчивое постоянство…
Переезд назначили на воскресенье. Ещё через три дня, как я позвонила Самохину. Он не лгал: все формальности со сменой фамилии мы утрясли быстро. Где надо написали заявление, подмахнули нужные бумаги.
— Поздравляю, — Самохин не выглядел ни довольным, ни радостным. Сделал своё дело, как сделал бы его для других своих клиентов. Официально мне нужно было сменить паспорт и вступить в права наследования, но переехать я могла уже сейчас.
Идол организовал своих друзей-собутыльников, и они живо перенесли мои вещи в заказанную машину. Немного вещей и много упаковок с нитками: я всегда закупалась впрок и любила иметь под рукой весь цветовой спектр. Старенький ноутбук и кое-какие безделушки, дорогие сердцу.
Всё остальное я решила оставить.
Идол поехал со мной. Веселился неестественно, крутил головой по сторонам. Самохин не возражал, что я взяла с собой помощника. Он вообще выглядел отстранённо и пребывал где-то глубоко в себе.
Выезжая со двора, я обернулась. Проводила взглядом привычный подъезд и знакомую аллею. Что ждёт меня впереди, я не знала. Зато была уверена: всегда смогу вернуться назад, если вдруг колесо фортуны решит закрутиться слишком быстро.
Я думала: всегда успею сойти с подножки мчащегося вдаль поезда. Я была уверена: всегда сумею остановиться вовремя, если рулетка жизни перестанет мне благоволить. Вера в собственные силы никогда не подводила, а внутреннее чутьё позволяло делать правильные шаги.