Бильярдная, большая спальня — явно мужская. Кабинет. Всё открыто, хотя кое-где имелись замки. Всё на показ, хотя, наверное, можно было что-то спрятать или скрыть от лишних глаз.
Очень тихо, но где-то цокали часы. Большие, наверное. Подумалось: человека нет, а часы идут. Чья-то заботливая рука заводит их, поддерживает порядок в опустевших комнатах.
Меня насторожил шорох. В тишине, где слышно лишь моё дыхание да тиканье часов, шорох кажется подозрительным. Я вспомнила, что в доме кот — он наелся и спрятался где-то. Может, именно он шастает пустыми коридорами. Но мне стало страшно. Захотелось спрятаться куда-нибудь подальше, а вместо этого я нелогично прижалась к стене, чутко вслушиваясь в тишину. Нет. Всё тихо. Показалось, наверное.
На сегодня экстрима хватило выше крыши, и по ощущениям — новые какие-то откровения или потрясения я не была готова вынести. Шла, выключая везде свет. Спустилась вниз и закрылась в своей комнате. Не хочу ничего знать. Кот там или мышь, а может, привидение покойного хозяина бродит по дому.
В последнее я не верила. Но всякая чертовщина всё равно лезла в голову. Правда, уснула я быстро. Но до утра на прикроватной тумбочке горел ночной светильник. Маленькая слабость, которую я позволяла себе и в прошлой жизни. Иногда страшилась засыпать в темноте. И тогда на помощь приходил старый друг — напольный торшер под абажуром. Сегодня его заменила ночная лампа — тусклая, спокойная и, на мой взгляд, очень надёжная.
Андрей Любимов
Катя стояла передо мной несчастная и немного смешная: Ива не поскупилась на зелёнку, А Катька пыталась выдавить слёзы — у неё неплохо получалось. Правда, она тёрла ручонками лицо. Не только ладонями, но и кистями, пытаясь разжалобить, отчего по морадашке у неё расползлись зелёные полосы. Получился какой-то кислотно-мутантовый енот.
Я ещё не успел и слова сказать, а она подготовилась. Психическая атака по родителю. От ворот удирала вполне себе весёлая девочка, которая, пока я прощался с соседкой, придумала неплохой план, как развести папу на эмоции. Моя дорогая артистка.
— Екатерина, — голос построже, потому что на самом деле мне хочется смеяться, но пережитый страх этим не перечеркнуть. К тому же во мне ещё плещется раздражение на белокурую деву.
Катя делает круглые глаза. По щеке течёт одинокая слезинка. Трогательная моя девочка. Больше всего хочется прижать её к себе, но это лишнее сейчас. Она заслужила хотя бы строгий разговор. Для начала.
— Ну, папа! — идёт моя кроха в атаку. — Я хотела с Ивой познакомиться, а ты бы всё равно не дал!
Не дал бы. Она права.
— Расскажи мне, кто тебя надоумил в дырки в заборе лазать.
Катька хлопает ресницами и забавно шлёпает губами, открывая и закрывая рот. Ей не хочется признаваться, но придётся.
— Я сама! Нашла! Давно!
Всё лучше и лучше новости.
— Ты уже лазала в соседский сад?
— Ну нет же, папа! — она снова усиленно трёт глаза. — Зачем мне туда лазать? Там никого не было раньше!
Логично. Но оторванных досок это не отменяет.
— Тогда кто их выломал?
— Не знаю! — слишком преданно таращится. Скрывает. Ну, ладно.
— Значит так. Из дома без моего разрешения — ни ногой. Наказана. Завтра едем к бабушке. Ведёшь себя как шёлковая, пока я буду искать новую няню.
— Катьяна Алексеевна не виновата! — пытается защитить беспечную няньку моя Катюха. Катьяна… Ей иногда сложно правильно выговаривать звуки. — Я сама! Она отвернулась на минуточку. Ей в туалет хотелось!
Господи, на что только ни способен детский мозг. Любое враньё придумает, чтобы выгородить никчемную бабёнку, которая за ребёнком уследить не сумела.
— Екатерина, — говорю спокойно, но холодно, — о няне тебе следовало думать в тот момент, когда ты от неё удирала. Человек из-за тебя потеряет работу. А всё потому, что ты её подставила. Ты могла попросить меня ещё раз и, возможно, мы бы нашли правильное решение.
— Но ты же обманываешь, папочка! — теперь она ревёт по-настоящему, в голос, всхлипывая и подвывая. — Сам не захотел с цвето-о-очками! А Ива хорошая!
Чувствую, будет мне ещё с этой Ивой геморрой настоящий.