Я все еще покупаю в супермаркете несчетное количество сладостей, на которые подолгу смотрела, будучи школьницей, через витрины магазинов, и пытаюсь сделать счастливой ту маленькую девочку, которой я когда-то была.
Мы были богаты, очень богаты, насколько я могла судить в возрасте десяти лет.
До смерти отца.
Меня не посвящали во все подробности, да и в том возрасте я вряд ли разобралась бы в произошедшем, но по регулярным многолетним пьяным речам матери я поняла, что она не знала, как управлять компанией, и переписала все на своего любовника.
Мерзкий козел, именно так называла его мама, обвел ее вокруг пальца и оставил ни с чем. Несколько дорогих украшений, шубы, машина, которая каким-то чудом осталась записана на неё, — вот все имущество, с которым мы покинули трехэтажный дом у самого моря.
— Я подыскала тебе школу, это, конечно, не лицей, в котором ты училась до этого, но зато там есть секция художественной гимнастики и ты сможешь продолжать тренироваться, — не знаю, кого она пыталась успокоить в тот момент, меня или себя, но новые перемены я приняла с радостью.
Мой тренер Марина Сергеевна орала при любой совершенной мной ошибке и гоняла на каждой тренировке так, словно я могла обладать сверхспособностями.
Я была рада сменить обстановку и мечтала о том, как приду в новый класс и подружусь со всеми, но вышло совсем наоборот.
Постоянные проблемы с деньгами, частые запои матери, одежда, из которой я внезапно выросла, и отсутствие родительской любви заставляли меня плакать каждую ночь и просить папу, который присматривал за мной с небес, помочь пережить все это и подарить нам нормальную жизнь.
Я не ходила на Дни Рождения одноклассников, ни разу, хотя очень хотелось оказаться за праздничным столом и хотя бы на час забыть о том, что нас выселяют из небольшой квартирки в девятиэтажке из-за неуплаты аренды.
Мама продала машину, шубы, украшения и даже мои золотые серёжки, одалживала деньги у старых друзей, но из-за того, что совершенно не умела экономить, привыкла жить на широкую ногу и пыталась перед подругами сделать вид, что у неё по-прежнему все хорошо, они быстро заканчивались.
Через год мы оказались на улице в прямом смысле этого слова. Единственное, на что хватило денег, — двадцать квадратных метров в старом двухэтажном доме, где даже зимой не было горячей воды.
Я до сих пор люблю лето. В это время года ностальгия накрывает меня с головой, я иду на общественный пляж и подолгу смотрю на продавцов кукурузы, вспоминая, как сама каждое лето, натянув кепку пониже на лицо, чтобы меня никто не узнал, шла вдоль пляжа и горланила:
— Ку-ку-ру-за-а, горячая ку-ку-ру-за-а!
Летом можно было хорошенько заработать. Четыре дня в неделю я жарилась на солнце, бегая от одной стороны пляжа к другому, остальные три — продавала холодный квас у входа на рынок. За вырученные деньги я покупала школьные принадлежности и платила на год вперед за наше социальное жилье. К счастью, это была всего трехсотка в месяц за небольшую комнату с общим санузлом еще на семь семей, и до следующего лета я могла быть спокойна, что нас оттуда не выселят за неуплату.
Сейчас, вспоминая прошлое, мне так хочется обнять ту маленькую девочку, которая каждый раз по дороге из школы срывала объявления о работе со столбов и как бы невзначай оставляла их то тут, то там по комнате в надежде, что мать заинтересуется одним из них и решит взять себя в руки.
Но время шло и ничего не менялось. Мать часто пропадала по ночам, от нее разило спиртным, и всего за несколько лет из молодой ухоженной платиновой блондинки она превратилась в неопрятную грузную женщину с желтыми зубами.
Сейчас, столько лет спустя, я понимаю, что у нее была депрессия, апатия и, скорее всего, даже нервный срыв, который повел за собой психическое расстройство, но это не оправдание тому, что, убитая горем (то ли из-за смерти отца, то ли от потери статуса), она опустила руки, наплевав на наши с ней жизни.
Я понимаю ее как женщину, потерять все и стразу, быть преданной любимым — это нелегкое испытание, но я не понимаю ее как мать. Ради будущего своего ребенка я бы сделала все что угодно и уж точно не распевала бы песни по ночам на кухне в компании пьяных незнакомцев вместо того, чтобы попробовать найти работу и наладить свою жизнь. А еще лучше — задействовать все свои дружеские связи, чтобы вернуть то, что по праву принадлежит нашей семье.
Я до сих пор не понимаю, что творилось в ее голове, да теперь уже никогда и не узнаю, но на тот момент я изо всех сил вводила в заблуждение учителей, что я из обеспеченной семьи и дома у нас нет никаких проблем. Каждый раз, когда мою мать вызывали в школу, я врала, что она в отъезде, а я осталась с нашей домработницей, поэтому никто не сможет прийти. Узнай они, как я живу на самом деле, наверняка сообщили бы в службу опеки — и мне пришлось бы жить в детском доме.