– Что не так? Что случилось? На простые вопросы ты можешь ответить? У тебя нестабильное поведение. Ещё утром… ты не хотела никуда выходить. Ещё утром ты не собиралась никуда ехать и бежать. И помощь нашу согласилась принять – мама говорила, что ты не отказалась.
– Но я и не согласилась, – возражаю. Просто я тогда точно немного была не в себе после истории с доброй «бабушкой».
По лицу Репина неуловимо пробегает судорога муки. Я словно стегнула его плетью, и сейчас он кричит безмолвно от боли.
– Хорошо. Пойдём домой, Ива. Раз тебе не терпится уйти.
– Дай мне денег, – протягиваю я руку.
Он снова смотрит на меня долго-долго. Не знаю, что я буду делать, если он сейчас схватит меня и поволочёт. Ударит по голове и прикопает здесь.
Но Репин не делает резких движений. Он достаёт и вкладывает в мои раскрытую ладонь портмоне. Полностью. Я достаю несколько купюр и возвращаю ему кошелёк.
– Спасибо, – прячу деньги в карман и иду прочь.
Хороший Репин, плохой Репин, распрекрасный или золотой – не важно. Я хочу сейчас просто уйти от него подальше. Пусть им восторгается кто-то другой. Но не я.
Никита
Он смотрел ей вслед. Хотел кинуться, остановить, уговорить. Упасть на колени, если не поможет. Но ничего этого он не сделал. Просто наблюдал, как Ива уходит всё дальше.
У неё неуверенная походка. Скованная и тяжёлая. Ей, наверное, больно, но она старается уйти от него как можно дальше – спешит, насколько ей позволяет слабое тело. Бежит, как от прокажённого. Ещё ни одна девушка не поступала с ним так. Разве что Рада. Но та была резкой и прямолинейной. От тихой Ивы он никак не ожидал подобной силы.
Стержень. Кудрявцевский стержень – как ни крути. Гены. Ива так напомнила Никите мать, что он не посмел её удерживать.
Она уходила, а Репин понимал: скорее всего, он её потерял. Не смог удержать. Не хватило сил. С другими получалось. С Радой или Ивой – не срабатывало. В голове мелькнула мысль: они чем-то похожи. Не внешне, не характером, а по духу. Непокорённые и свободолюбивые.
Птицы, которым нужен полёт, а не клетка. То, чего он не мог дать. То, что он пытался понять – и не получалось. Не дорос или не дано.
Никита достаёт телефон и набирает знакомый номер.
– Она ушла, – говорит он, как только ему отвечают.
– Как ушла? – вопрошает холодный голос. Мы же договаривались.
– Я ни о чём не договаривался. Сказал лишь, что попытаюсь, – огрызается он, чувствуя беспомощное раздражение.
– Тряпка! – злится отец, вколачивая его в землю поглубже. – Ни одного дела сделать не можешь самостоятельно, чтобы не провалить!
– Я просил меня не вмешивать? Просил. Говорил, что не стану ни драться, ни спорить с девушкой? Говорил. Я не отказал лишь потому, что, по несчастью, я твой сын, а ты – мой отец.
– И ты должен понимать, что мои возможности не бесконечны, чтобы ты продолжал жить, как и раньше? Припеваючи, другими словами, и ничего не делая. Ты прекрасно знал, как она нам нужна, и снова подвёл!
Это вечное чувство вины, словно он кому-то что-то обязан. Вечные попытки перепрыгнуть невидимый барьер, в то время, когда ему совершенно не хочется участвовать в гонках, брать высоты и медали. Ему хочется лежать на траве и смотреть в небо. Созерцать и философствовать.
В конце концов, нужно собраться с силами и сделать настоящий рывок. Отделиться навсегда, чтобы не зависеть. Но пока он этого не сделал, не перерезал пуповину, они будут без конца его стыдить, корить, заставлять что-то делать, предпринимать шаги, к которым он не готов и не хочет.
– Я всё понимаю. Мне жаль. Эта затея в самом начале была провальной, и я говорил об этом.
– Мне казалось, она тебе нравилась. Эта Кудявцева.
– Какое это имеет значение? – спрашивает Никита, поглядывая на часы.
– Верни её, сын. По-хорошему прошу. Иначе будет по-плохому.
– Я устал. Делай, что хочешь. Наверное, я уже ко всему готов.
– Ты не понял, – голос отца становится опасно низким и зловещим. – Будет плохо не тебе, а Кудрявцевой. Ты ведь не сможешь этого допустить, не так ли?
И он отключился, оставив в душе тоскливую пустоту. Никита ударил кулаком по лавке. Отчаянно. Раз и ещё раз. Пока на костяшках не показалась кровь. А затем он встал и побрёл в сторону дома, где его никто не ждал. Там где-то его машина. Нужно ехать. И чем скорее, тем лучше.
Ива
Я боялась: он что-нибудь придумает и кинется за мной. Уволочёт назад, и я стану пленницей. Но ничего не случилось, к счастью. И, выбравшись из скверика, я почувствовала себя легче. Не совсем свободной, но уже и не в наручниках, связанная непонятными обязательствами и обещаниями.