Я его выгоню. К сожалению. Что-то сломалось внезапно и скоропалительно. Ещё утром я показывала ему свои шрамы, надеясь провести черту. Ну, и на реакцию посмотреть – что уж таить греха. И реакция его мне понравилась. А сейчас я думаю: он знал. Видел. Возможно, в больнице, а может, из других источников. Ведь у меня есть фотографии – я отсылала их в клинику, с которой вела переговоры.
Я слышу, как бубнит Женя. Слышу, как вяло отвечает Никита. Он смотрит мне вслед. Всё теми же глазами преданного пса, и это вызывает во мне ещё большую усталость.
Я никогда не попадала в такие ситуации. Наверное, в вынужденном одиночестве есть и свои явные плюсы: мне не нужно было ломать голову, как поступить с человеком, которому я вроде бы как нравлюсь, но который не вызывает ничего в моём сердце, кроме ровного спокойствия.
Я не могу его любить. Той самой любовью, что живёт в моём сердце к Андрею. Красота Репина отталкивает. Его поведение – напрягает, забота – душит. Может, потому что он Репин, а не Любимов – вот ещё что я думаю об этом, пока принимаю душ и смываю с себя пот, пыль, усталость.
Я должна поставить точку. И мне от этого тяжело. Сказать человеку «нет», оказывается, очень сложно. Особенно, если знаешь, что ему будет больно. Или не больно всё же?.. Если бы я это могла знать наверняка.
Не знаю, зачем я проверила сумочку. Наверное, потому, что документы сейчас для меня играли очень важную роль. В сумочке пусто. Нет ничего: ни карточек, ни паспортов. Только дамские мелочи. Кажется, теперь я понимаю, что такое шок.
Это вот как сейчас: я стою и смотрю в одну точку. В раскрытую женскую сумочку, где нет того, что я туда положила. Это какой-то невероятный ступор. Я ничего не могу сообразить и понять. И первое, что делают мои руки, когда я наконец встряхиваюсь, отгоняя наваждение, – выворачиваю содержимое на кровать. Не знаю, на что я надеялась. Может, на волшебство. Или на то, что порвалась подкладка и всё, что было, провалилось в глубину.
Тщетно. Пропали мои документы и банковские карточки. Нехорошо засосало под ложечкой: там все мои сбережения, а я была слишком опрометчива – никогда не пряталась и не перестраховывалась.
Мне нужно срочно позвонить и заблокировать счета. Мне жизненно необходим телефон, но его нет. Это ужасная ситуация.
Никита. Это его рук дело. Не знаю, кто ещё мог совершить подобную дерзкую гадость. Идол?.. Бывший алкаш, только что выбравшийся из алкогольной зависимости. Ираида?.. Что я вообще знала о ней? Она, между прочим, письма мои крала. Может, она клептоманка и без зазрения совести крадёт всё, что плохо лежит.
К счастью, от карточек нужно знать пин-код. И только это удержало меня от истерики, что подкатывала к горлу и грозилась вырваться на волю.
Кое-как пригладив свои растрёпанные чувства, я вышла из комнаты и отправилась в поход. Это не имело ничего общего с гостеприимством. Это походило на хорошо спланированное наступление.
Они сидят втроём. Не разговаривают. Ираида поджимает губы и пыжится, словно кто-то ей подсунул под нос какую-то мерзость. Идол рассеянно улыбается, глядя, как я решительно переступаю порог, а Никита снова вскидывается и пытается заглянуть мне в глаза.
– Я не знаю, кто из вас сделал это. Мне всё равно, – обвожу я взглядом троицу, что напоминает мне разрозненные предметы, надёрганные из разных стилей в один интерьер. Имен так. Они для меня сейчас как мебель. – Просто верните то, что взяли. Мои паспорта и банковские карточки.
Ираида и Идол, не сговариваясь, смотрят на Репина. Тот теряется.
– Постойте. Но я с места не сходил. Вы сами меня караулили, будто я преступник и вор.
– К сожалению, я отлучалась в туалет, – сжимает ещё больше губы Ираида. – На несколько минут он оставался без присмотра, пока Евгений ходил тебя встречать, Иванна. И за это время он спокойно мог совершить преступление.
Ираида Исааковна любила рубить с плеча, оказывается.
Репин молча вывернул карманы, стянул с себя ветровку и футболку.
– Могу раздеться до трусов, – смотрит он на меня пристально.
– А давай! – скалится неожиданно Жека. – И обувь снимай!
Я понимаю всю абсурдность ситуации, хочу остановить Идола, но крепкая и жёсткая ладонь Ираиды меня останавливает. Сжимает мои пальцы.
Я сбита с толку. И как в замедленном кино смотрю на Никиту, что послушно раздевается практически догола.
Красивое, почти идеальное тело. С Репина можно картины писать. Не знаю, почему в голове крутятся подобные мысли. Мне бы не Никитой любоваться, а по стенам от ужаса бегать. Ничего у него нет. Это и так понятно.