Украина — с Конституцией! 28 июня 1996 г.
Фото О. Клименко
Около 9:00 утра 28 июня в зале заседаний появился невыспавшийся настороженный президент. Через несколько минут началось поименное голосование по принятию всей Конституции в целом. На фоне всех предыдущих изматывающих событий его результаты были впечатляющими — 315 — «за», 36 — «против», 12 — воздержались, 30 — не голосовали. Когда на табло появились результаты голосования, зал заседаний взорвался истерической овацией, вчерашние противники эйфорически лобызались и душили друг друга в объятиях, изможденный М. Сирота утирал слезы счастья, а полуживые журналисты с облегчением аплодировали им с балкона. Чуть позже Л. Кучма наградил всех участников заседания орденами, а холл Верховной Рады украсился аллегорической картиной, символизирующей связь поколений борцов за независимость с участниками принятия конституции (этот художественный китч стал весьма адекватным отображением политического).
Украина получила новую Конституцию, а с ней — надежду на выход из состояния политической лихорадки. Впрочем, поскольку новый основной закон был продуктом целой серии политических компромиссов и ситуативных соображений, надежда эта, как показали дальнейшие события, оказалась тщетной.
Экономика: шок без терапии
Голосуя за независимость в декабре 1991 г., украинцы руководствовались, помимо прочего, соображениями экономического характера. Пропаганда сторонников выхода из СССР обещала скорое экономическое процветание. Говорилось, что Украина занимает второе место в СССР (после России) по уровню промышленного и научно-технического потенциала — и это соответствовало действительности, — а значит, забрав «свое» и прекратив снабжать «центр», она быстро займет достойное место среди европейских держав. Экономический прогноз специалистов Дойчебанка, суливший Украине одно из первых мест среди республик СССР по предполагаемому уровню процветания, активно рекламировался в публике — всем хотелось в него верить, вряд ли педантичные немцы могли ошибаться...
Однако при этом замалчивалось или игнорировалось то, что стало очевидным в первые же месяцы независимости: наличие колоссального военно-промышленного комплекса (1/3 от общесоюзного), тесно связанного (около 80 % поставок) с общесоюзной структурой производства и требовавшего огромных капиталовложений, зависимость от поставок энергоносителей извне при чудовищной энергоемкости и устарелой технической базе промышленного производства (особенно в сталелитейной и химической промышленности), отсталость материально-технической базы и низкая производительность сельского хозяйства (доля которого в национальном доходе составляла в 1991 г. 40 %), отсутствие управленческих кадров и менеджмента, приспособленного к рыночной экономике, и, что немаловажно, население, приученное к государственной опеке, эгалитаризму, воспитанное в духе пренебрежения к частной собственности и праву на частный интерес.
Экономический кризис, который в первые годы независимости вылился в стремительный обвал экономики, разумеется, начинался значительно раньше — еще в годы так называемого «застоя». Разрыв экономических связей, потеря традиционных рынков сбыта и стремительное сокращение спроса на продукцию военно-промышленного комплекса только усугубили кризисные явления, которые были неизбежны в любом случае. Однако кризис можно было сократить во времени политикой решительных экономических преобразований.
Впрочем, силы, удержавшиеся у власти в Украине, не были способны на такую политику, да и не очень-то были заинтересованы в ней: с одной стороны, промышленно-аграрные касты управленцев сосредоточились на интенсивной эксплуатации государственной собственности в личных интересах, используя бюджет как источник бесконечного выкачивания дешевых кредитов, государственные предприятия — как источник получения ренты, а парламент — как место лоббирования своих интересов. С другой — высшее руководство страны во главе с первым президентом, будучи тесно связанным с этими кастами, не решалось на радикальные меры, так называемую «шоковую терапию», через которую прошло большинство стран, переходящих от централизованной к рыночной экономике, и к которой советовали прибегнуть эксперты международных финансовых институтов. Как показал опыт соседей (например Польши), «шоковая терапия» требовала политической воли и готовности ее авторов жертвовать собою — в Украине не было своего Л. Бальцеровича или Е. Гайдара. В отличие от Польши, украинское общество не было достаточно консолидированным, чтобы пойти на неизбежные жертвы, здесь не было харизматичного лидера, как в России, способного выдвинуть и поддерживать тех, кто имел волю и смелость стать политическими камикадзе. Можно вновь упомянуть и о слабости и неподготовленности управленческих структур (практически полностью скопированных с советских образцов) к рыночным отношениям, управленческом хаосе, энергетической зависимости от России (усугубившейся в результате «энергетической войны» 1993 г.), фактическом отсутствии приватизации, блокируемой «левыми» партиями и «красными директорами» и т. п.