Тем временем к 17 марту ситуация накалилась. Демонстрации явно пересекли черту обычных спокойных общественных шествий. Волнения начали перебрасываться на соседние области, в Центральную Украину. Вильный, выступив по телевидению, заявил о недопустимости сценария распада страны и призвал народные массы выйти на площади своих городов, чтобы подтвердить главный закон конституции о территориальной неприкосновенности Украины. Только согласно официальным данным уже через два дня, то есть 19 марта, по всей стране от Донецка до Львова скандировала пятимиллионная толпа с транспарантами и желто-синими флагами. В некоторых городах – в основном, Крыма и Луганской области – произошли массовые драки между сепаратистами и приверженцами президентского режима. Отдельные агрессивные вспышки были и на Западной Украине, однако, радикальные националисты, наученные событиями двухлетней давности (когда президент заявил, что «никакого национализма кроме умеренного он не потерпит», и не только сделал это устно, но и подтвердил практикой), предпочли не вмешиваться. Вечером того же дня в Киев прибыл чрезвычайный посол Моховича, сообщивший, что русскому населению, проживающему в Украине, угрожает опасность, и Дума скоро примет необходимый законопроект для защиты своих граждан за пределами Родины. Ранним утром 20 марта Вильный узнал, что аналог Верховной Рады в РФ во время экстренного ночного собрания принял поправку к конституции: теперь согласно российским законам Россия могла принимать в свой состав государственные образования на федеративной основе при условии изъявления такого желания определенной частью населения другой страны. Через два часа Николай выступил по телевидению во второй раз: в наиболее неспокойных районах Украины – Севастополе, Ялте, Донецке, Луганске, Симферополе и так далее – вводился однонедельный комендантский час с необходимыми предупредительными мерами и правом продления на неопределенный термин, повышался уровень опасности в вооруженных силах ввиду социальной напряженности и посылались заявки в СБ ООН и СНГ с целью осуждения действий российских властей.
Мнения в мире об очередном конфликте между славянскими странами поделились. Звучали прямо-таки противоположные точки зрения. Грузия, Беларусь, Молдова выступили с осуждением внешней политики Российской Федерации, Румыния и Турция поддержали, остальные постсоветские республики заняли выжидающую позицию, страны Большой Восьмерки, в основном, ограничились фразой, что «конфликт интересов – это внутреннее дело Украины и России». В последнем же случае МИДы обеих стран перебрасывались взаимными обвинениями – Вильный выжидал. На отдельные провокации российских политиков о добровольном повторении Переяславской Рады – «пока не поздно» – он лаконично отвечал: «Никакого «воссоединения» с Россией или возрождения «обновленного Советского Союза» не будет до тех пор, пока «старший брат» не бросит свои имперские замашки и не научится уважать мнение своих соседей».
24 марта уже в России начались волнения другого плана: многие рядовые россияне искренне недоумевали, зачем постоянно использовать кнут против суверенного государства, но, в основном, помалкивали, пока представители четырехмиллионной украинской общины не объявили о начале протестов по всей территории страны в знак несогласия с внешней политикой РФ. В 2035-м Вильный признался, что беспорядки начались с его согласия и указаний, которые он передал через политических агентов по ту сторону границы. Наибольшая напряженность царила на Кубани и в крупных городах России. Проблема в том, что вскоре началась цепная реакция: вспышка насилия в Чечне и на Кавказе не входила в планы украинского президента, а призывы к независимости в республиках, где русские составляли меньшинство, могли спутать все планы. Мохович не растерялся, хотя прекрасно понимал, что повтор «желтого восстания» может случиться в любой момент. Потому и решил идти на компромисс, в глубине души, конечно, опасаясь, что его украинский «коллега» захочет довести начатое до конца.
Но целью Вильного был вовсе не распад РФ. Он всегда говорил, что его противником является не российский народ, а российская власть, фактически пляшущая под дудку родной олигархии. И если «государи России» не будут вмешиваться во внутренние дела его родной страны и соотечественников, живущих за пределами Родины, у него не будет к ним никаких претензий. Николай осознавал возможные последствия: если Россия не дай Бог распадется, то этот распад потянет за собой многие постсоветские республики, в том числе и Украину. Территориальные претензии Прибалтики, Японии, некоторых постсоветских республик и потаенные амбиции Китая, а также огромный ядерный потенциал, вымирающее население, сепаратистские тенденции на Кавказе, Дальнем Востоке, в Чечне и так далее при помощи малейшей искры грозили превратить соседнее славянское государство в такую горячую точку, что перед ней бы померкли Афганистан, Ирак и Ливия вместе взятые. Вероятно, именно потому президент Украины постарался погасить пожар, который сам и вызвал, в самом зародыше, ограничившись требованием предоставить Кубани статус автономии. В свою очередь он обещал переформатировать страну из унитарного государства в федерацию и придать русскому языку статус второго государственного при условии, что эти процессы будут происходить постепенно и найдут высокую поддержку в обществе.
С другой стороны, Вильный пытался избежать прямого военного конфликта с Россией. Социальный кризис мог толкнуть Моховича на применение силового сценария решения проблемы. А это, безусловно, зацепило бы и Украину. Хотя к 2020 году очаги политической дестабилизации – такие как ВО «Свобода», ПСПУ, КПУ и многие другие – были ликвидированы в результате политреформы, экстремистские элементы в пределах территории страны все же оставались. Возникновение ситуаций в будущем, подобных 9 мая 2011-го, канитель с российским флотом в Севастополе, захват маяков и так далее, оставалось вероятным. В худшем случае такая конфронтация могла бы выйти из-под контроля и превратиться в кровавую стычку. И в Украине, и в России существовали политики и политические группы, которым выгоден такой сценарий. Притом, что большинство украинцев и россиян пришли бы в ужас от самой идеи силовой конфронтации двух братских народов, тем не менее, даже относительно небольшой круг решительно настроенных российских и украинских экстремистов в состоянии спровоцировать серьезную эскалацию.
Какими могли бы быть последствия такого кровопролития?
Разумеется, президент, премьер или парламент России сделали бы более оскорбительные заявления, чем они позволяли себе раньше, в отношении украинского государства и его руководства. В Украине же государственные и партийные лидеры, немедля, вступили бы в публичное соревнование относительно того, каким именно образом следует ответить на насилие в Севастополе или где-либо еще. Рано или поздно такое состязание в наибольшей «преданности» своему народу превратилось бы в обсуждение силового «решения» проблемы.