Тем не менее, антикризисная коалиция сохраняла олимпийское спокойствие. Была уверенна в своих силах? Но так, видимо, полагала и власть, рухнувшая в 2004 г. Наблюдая все это, невольно думалось: «Не доблагодушествуется ли она в очередной раз, когда на главном майдане страны вновь прозвучит призыв: «Да здравствует король!». И если бы это случилось, нет и наименьшего сомнения в том, что евроатлантический Запад горячо аплодировал бы.
В продолжение длительной эволюции в общественном сознании утвердилась мысль, что государство и свобода являются несовместимыми антиподами. История не знает примера, когда бы общество было удовлетворено объемом гражданских свобод и не роптало по поводу их подавления авторитарным государством. При этом каждому поколению казалось, что именно на его долю выпали наибольшие испытания.
Острее других противоречие между государством и свободой осознавалось творческой элитой общества. А. С. Пушкин называл свое время «жестоким веком» и гордился тем, что даже и в этих условиях ему удалось прославить свободу и милость к падшим призывать. И. Я. Франко ассоциировал государство, отнявшее у людей свободу, с огромной гранитной стеной, которую им надлежало сокрушить. Для Леси Украинки метафорическим образом государства была «ночная тьма», а свобода — «рассветные огни», зажигавшиеся рабочим людом.
Сладкое слово «свобода» периодически овладевало умами угнетенных и униженных, выводило их на улицы и площади и даже побуждало браться за оружие. Происходили революции, ввергавшие народы в состояние гражданского противостояния. Когда их дым рассеивался, оказывалось, что государство не становилось лучше, а свободы все равно не хватало.
Ярким примером этому стала и наиболее близкая к нам по времени «оранжевая революция» в Украине. В цитированной выше фразе В. А. Ющенко о достижении вожделенной свободы особое ударение им сделано на слове «мы». Конечно же, оно относилось к многотысячному Майдану, а не к тем, кто стоял на трибуне. Все эти люди, включительно с оратором, были свободными и до «революции». Простодушный Майдан откликнулся на слова вождя тысячеголосьем одобрения, хотя вряд ли для него главным жизненным дефицитом являлась свобода. Думается все-таки, что участники многонедельных протестов на центральной площади страны надеялись на улучшение своей жизни.
Очень скоро стало понятно, что новая власть нисколько не лучше прежней, из которой она и вышла. Свои личные интересы, о чем поведал один из пламенных революционеров, ей оказались ближе, чем интересы «освобожденного» из «кучмовской неволи» народа.
В размышлениях диссидентствующих интеллектуалов финального этапа существования Советского Союза постоянно слышались заклинания о несовместимости свободы и государства. Тиражируя эту, далеко не бесспорную, мысль и расшатывая тем самым государственные устои, никто из них не хотел озадачиться естественным вопросом: зачем тогда человечество придумало себе эту головную боль? Продолжало бы жить без государственной организации, в условиях первобытной свободы. Но в том-то и дело, что на определенном этапе эта свобода стала тормозом прогрессивного развития. Ее регламентация стала жизненной необходимостью.
Вначале (а затем и параллельно с государством) эти функции выполняла церковь, взявшая на себя ответственность за нравственное воспитание общества. Ее роль, однако, не стала всеобъемлющей. Исторический опыт свидетельствует, что далеко не все люди склонны жить по вере или заповедям Божьим. Это справедливо даже по отношению к верующим, жизнь которых проходила преимущественно между грехом и покаянием. Не случайно в нашем православном народе родилась пословица: «Не согрешишь, не покаешься». Что уже говорить о тех, для которых вероисповедальная принадлежность являлась лишь символом их национальной и культурной самоидентификации?
Там, где не действовало убеждение словом Божьим, требовалось принуждение государевой властью. В течение своей эволюции государство обретало различные формы: от военной демократии, через демократию античности, монархический абсолютизм и снова к демократии, но уже республиканской. Несмотря на разные формы, сущностно институт государства всегда был инструментом господства меньшинства над большинством. Можно много рассуждать о несправедливости такого порядка, мечтать об идеальном государстве, одинаково справедливом по отношению ко всем своим подданным, но пока существует несовершенное общество, его государственность будет такой же. Она ведь не что-то инородное, навязанное людям силой, но органический продукт их внутреннего развития. Государство и общество всегда являются как бы зеркалом одно для другого. Перефразировав известное изречение, можно сказать, что каждый народ имеет такое государство и такую свободу, которые он заслуживает.