Собственно, и наиболее резонансное событие, связанное с русами (поход 860 г. на Константинополь), состоялось также раньше их «призвания». Предположение, что поход был предпринят из далекого и малонаселенного Волховско-Ильменского края, совершенно нереалистично, о чем автору этих строк уже приходилось писать[143]. Однако парадокс в объяснении этого события заключается в том, что исследователи, даже те, которые разделяют практическую невозможность такого дальнего похода, упорно не хотят признать исходным его пунктом Киев и Среднее Поднепровье. Для них это незнаемая земля, находящаяся где-то севернее Причерноморья, но при этом, как утверждает А. А. Горский, не слишком далеко к северу[144].
При ответе на вопрос, кто такие русы и откуда они происходят, нельзя абстрагироваться от тех летописных свидетельств, которые связывают это название исключительно с насельниками Среднего Поднепровья. Единственным восточнославянским племенем, получившим новое имя, были поляне: «Поляне, иже ньнѣ зовомая Русь»[145]. «Матерью городов русских» был назван их город Киев[146], а не Ладога или Новгород, где раньше всего утвердились северные пришельцы. Ничего не сказано в летописи о русах в рассказе о походе Олега из Новгорода в Киев. В его войске были варяги, чудь, словене, меря, весь, кривичи.
Не дают оснований отождествлять русов с варягами и более поздние летописные свидетельства, в частности те, в которых рассказывается о борьбе за Киев Ярослава и Святополка. В собранной Ярославом в Новгороде многотысячной дружине, с которой он выступил на Киев, были «варяги и прочие вои», но не было русов. В то время как Святополк выступил навстречу из Киева «пристрои бе-щисла вои, Руси и печенѣгь»[147]. О русах в войске Ярослава говорится в статье 1018 года, когда он, будучи уже киевским князем, отражал наступление Болеслава Храброго и Святополка: «Ярославъ же, совокупивь Русь, и варяги и словѣнѣ, поиде противу Болеславу и Святополку»[148]. В приведенных свидетельствах важными являются два обстоятельства: летописец, во-первых, не отождествляет варягов с русами, во-вторых, обнаруживает последних только в дружинах киевских князей.
О южном происхождении этнонима «Русь» и его носителей свидетельствуют также византийские письменные источники. В них название «росы» постоянно заменяется словами «скифы» и «тавроскифы», что было бы совершенно невозможным, если бы эти росы являлись жителями далекого скандинавского севера. К тому же греческие авторы всегда четко различали варягов и русов. В частности, во всех императорских хрисовулах, регламентировавших пребывание иностранных наемников в Византии, варяги и русы неизменно предстают как различные этнические группы.
Так что, перефразируя известное изречение классика, можно сказать, что выводы о тождестве варягов и руси сильно преувеличены[149].
Однако независимо от того, кем были летописные варяги, очевидно, что не они положили начало восточнославянской государственности. Это невозможно ни теоретически, ни практически. Если мы внимательно вчитаемся в летопись, то обнаружим, что варяжские находники не принесли в среду восточных славян новую административно-политическую организацию, но воспользовались уже существующей. «И раздая (Рюрик. — П. Т.) мужемь своимь волости, и городы рубати, овому Польтескь, овому Ростовь, другому Белоозеро». Отметив, что в этих городах сели находники-варяги, летописец пояснил, что «пѣрвии насельници в Новѣгородѣ словенѣ, въ Полотьски кривичи, в Ростовѣ меря, в Бѣлѣозерѣ весь, в Муромѣ мурома»[150].
Аналогичная ситуация имела место и на юге восточнославянского мира. Аскольд и Дир, названные в летописи боярами Рюрика, по пути в Царьград увидели на «горі городокъ» и, выяснив, чей он, решили в нем остаться. «Асколдъ же и Диръ остаста въ городѣ семъ... и начаста владіти Польскою (Полянскою. — П. Т.) землею»[151].
Еще более убедительным свидетельством существования административной и политической организации восточных славян доваряжского времени является рассказ о походе Олега в 882 году на юг. «И приде къ Смоленьску съ кривичи, и прия градъ, и посади мужь свой, оттуда поиде внизъ, и взя Любець, и посади мужь свой». В Киеве он сел сам, убив Аскольда и Дира. «И сѣде Олегъ княжа въ Кыевѣ»[152].