Мимо этих не совсем понятных летописных дефиниций не прошел ни один историк Киевской Руси. Объяснение они получили разное. Одни (М. П. Погодин, С. М. Соловьев, Х. Ловмянский, А. В. Назаренко и др.) видели в «князьях под Олгом сущих» или во «всяком княжье» договора 944 года членов семейства Рюриковичей, другие (С. В. Юшков, Б. Д. Греков, Б. А. Рыбаков, П. П. Толочко и др.) полагали, что летописец под этими определениями имел в виду местных славянских князей, покоренных центральной киевской властью[170].
М. С. Грушевский, обратив внимание на стабильное число послов в договорах, считал, что оно отражало «состав государства из двадцати княжеств до середины Х века». При этом не исключал, что в некоторых уже могли быть князья, посаженные из Киева, но в большинстве «нерушимым оставалось собственное управление и свои князья»[171].
В наше время близкую мысль высказал Г. Г. Литаврин. Согласно ему, русские послы договора 944 года и свиты Ольги, нанесшей визит в Константинополь, числом 22 представляли интересы 22 «городских и одновременно крупных административных центров»[172].
Для историка, владеющего не только письменными, но и археологическими источниками, такое понимание летописных свидетельств кажется естественным и единственно возможным. Ведь посольства в Константинополь снаряжались киевскими князьями после военных походов, а поэтому определенно должны были иметь такое же представительство, какое было и в военных акциях. Невозможно представить, чтобы для походов привлекались силы многих восточнославянских племенных объединений (полян, северян, древлян, кривичей, словен, тиверцев и др.), а при заключении мирных договоров их интересы никто не представлял.
А. В. Назаренко, посвятивший этим свидетельствам летописи специальное исследование, фактически вернулся к объяснениям, предложенным еще С. М. Соловьевым. При этом отказал в аутентичности уточнению «по тем бо градам седяху велиции князи, под Олгом сущее»[173], завершающему список городов. Ему кажется, что это разъяснение летописца начала ХІІ века, который не мог представить себе никакой другой уместной для князя позиции, кроме стола в том или ином «граде»[174].
К сожалению, это сомнение не подкреплено какими-либо аргументами. Скажем, хотя бы тем, что в источниках известен прецедент, когда все «княжье» земли сосредоточивалось в одном городе. Ссылка на авторитет А. Е. Преснякова, что в «древнейшее — Игорево время семья княжая сидит, по-видимому, нераздельно в Киеве», неубедительна, поскольку это не источник, а тоже мнение. К тому же мы не располагаем какими-либо документальными данными, которые бы свидетельствовали, что семья Игоря состояла, кроме Ольги и Святослава, также из многочисленного «княжья».
В связи с этим основной вывод А. В. Назаренко, что «князья под Ольгом сущее» и «всякое княжье» — это «довольно многочисленный кровнородственный коллектив, княжеский род в широком смысле слова», корпоративность владения которого выражалась в том числе в совместном пребывании в общей столице[175], подтвердить нечем. Из текста договоров это никак не следует[176]. Наоборот, свидетельства о том, что это «княжье» находилось во власти Олега — «под Олгом сущее», или «под его рукою», к тому же представляло не только киевский княжеский род, но и «всѣхъ людий Рускои земли», а греческая дань распределялась между древнейшими городами (даже если их было меньше, чем перечислено в летописи), указывают на то, что русские посольства действительно представляли интересы всех административно-территориальных единиц, подвластных или временно подконтрольных Киеву.
Отказывая послам в широком поземельном представительстве, А. В. Назаренко неожиданно предположил, что таковыми следует считать «гостьев»[177]. Но эта интересная мысль, по существу, опровергает его же собственный вывод об исключительно киевском составе посольств. Если города и земли могли быть представлены купцами, то почему не могли послами? Тем более что в договоре 944 года, где упомянуты послы и гости («съли и гостье»)[178], они не разделены по этим двум категориям и скорее всего совмещали в себе обе функции.
И, конечно же, у нас нет оснований видеть во всяком княжье исключительно членов семейства Рюриковичей. Если исходить из свидетельств русской летописи — а других источников о семействе первых киевских князей северного происхождения у нас нет, — то говорить о Рюриковичах во множественном числе до конца ІХ — первой половины Х века вообще не приходится. Рюриковичем был Игорь. К этому роду, возможно (но не обязательно), принадлежал Олег, укорявший Аскольда и Дира в их некняжеском происхождении и рекомендовавший таковым себя («но азъ есмь роду княжа»)[179]. Но это и все Рюриковичи, которые утвердились в Киеве. Большая кровнородственная семья из них явно не получается, даже в широком смысле слова.
170
Подробнее об этом см.: Назаренко А. В. Территориально-политическая структура Древней Руси в первой половине Х века: Киев и «Внешняя Русь» Константина Багрянородного // Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света: материалы междунар. конф. СПб., 2009. С. 411-425. (Труды Государственного Эрмитажа. XLIX).
172
Литаврин Г. Г. Состав посольства Ольги в Константинополь и «дары» императора // Византийские очерки: Тр. сов. ученых к XVI Междунар. конгр. византинистов. М., 1982. С. 82.
176
Во время дискуссии на международной конференции в Институте всеобщей истории РАН 29 октября 2012 года А. В. Назаренко призвал своих оппонентов внимательно анализировать византийские источники, в частности произведения Константина Багрянородного. Однако даже самое внимательное чтение византийского автора не может приблизить нас к пониманию того, кто скрывается под определением «всякое княжье» договора 944 года. У Константина об этом ничего не сказано. Лучше все же тщательно проанализировать русскую летопись, в которой присутствует имя одного из этих «всяких» князей. Это древлянский князь Мал.