В исторических исследованиях советского периода социальные движения всегда оценивались с классовых позиций. По сути, эта традиция сохранилась и в наше время, поскольку историки и политики чаще всего говорят о народном характере того или иного конфликта и его спонтанном проявлении. В действительности и в прошлом, и в настоящем все представлялось не так однозначно. На определенной стадии развития конфликт неизменно приобретал межсословные или межклассовые антагонистические черты. Но начало ему, как правило, положили противоречия внутри правящей политической элиты, по разному представляющей будущее страны и свое место в нем. Та или иная группа не может самостоятельно реализовать свои политические амбиции, поэтому обращается за помощью к народу. Иногда, как в 1917 году, это заканчивается катастрофой не только для тех, против кого направили народ, но и для тех, кто призвал его в помощь.
Хорошо об этом написал в «Окаянных днях» И. Бунин. Отвечая одному из русских эмигрантов, утверждавших, что Россию погубила власть, не считавшаяся с чаяниями народа, он решительно не согласился с этим: «Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Не врите на народ — ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны, как летошный снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное собрание, и все, за что гибли поколения лучших русских людей».
Казалось бы, исторический опыт продемонстрировал достаточно примеров, чтобы общество могло понять, что эволюционный путь развития продуктивнее революционного. Однако ни на одном этапе истории оно такого понимания не обнаруживает и уроков из декабризма как кризисного явления не извлекает. Это наводит на мысль, что социальные и политические кризисы в обществе закономерны в такой же мере, как и периоды мирного существования.
Означает ли это, что дискуссии, подобные состоявшейся по инициативе и при участии посла Российской Федерации на Украине М. Зурабова, лишены смысла? Определенно нет. Они нужны и ценны тем, что вовлекают в интеллектуальные раздумья значительное число людей, содействуют нравственному постижению прошлого как органической составляющей нашей историко-культурной идентичности. Особенно важны подобные размышления для нас, украинцев, не избалованных разномыслием и постепенно утрачивающих чувство своей сопричастности к нашей общей с русскими истории.
6. Галицкие русины между Австро-Венгрией и Россией в начале XX века
После объявления Австро-Венгрией войны России в 1914 году главным театром военного противостояния стала Восточная Галичина, где у каждой стороны были свои интересы. Борьба здесь велась не только за территорию, но и за насельников этого края. Австрийцы называли их украинцами, а русские — русинами, что исторически было более правильно. Восточная Галичина в древнерусское время была частью территории Галицкого княжества и именовалась Русью. Это название надолго закрепилось за этой территорией и населением, на ней проживавшим, по сути, до вхождения Восточной Галичины в состав Советского Союза (административно — в Украинскую Советскую Социалистическую Республику) в 1939 году согласно пакту Молотова-Риббентропа.
С этим названием Восточная Галичина выступает в творчестве писателя Ивана Франко («Ти, брате, любиш Русь, / Як хліб і кусень сала»), а также в народном творчестве («Було в батька три сини і всі троє русини»). По существу, русины справедливо считали себя частью единого восточнославянского племени, расселившегося от Карпат до Тихого океана, и поэтому испытывали симпатии к России. В свою очередь, Россия стремилась оказывать поддержку русинским братьям. В 1902 году в Санкт-Петербурге было создано Галицко-русское благотворительное общество, насчитывавшее к 1914 году 700 членов. Для поддержания культурологической деятельности русофилов Галичины Россия ежегодно выделяла 85 тысяч рублей: на эти средства организовывались библиотеки-читальни, издавались газеты и книги.