Чтобы мои русские читатели поняли, с каким положением вещей в языковой и культурной сфере Украина пришла к своей независимости, я попрошу их проделать одно мысленное упражнение. Вообразите (вам это будет трудно, но, пожалуйста, сделайте попытку), что в сегодняшней России только 20 % книжной продукции выходит на русском языке, остальное — ну, скажем так, на языках национальных меньшинств России. Уверен, что ваше воображение отказывается это сделать. Так вот, по данным на июль 1990 года, удельный вес продукции на украинском языке на книжном рынке Украины составлял даже меньше 20 %, и люди благоговейно вспоминали 60-е годы, прежде казавшиеся им ужасными, когда этот показатель составлял целых 69 %.
Теперь представьте себе, что в третьем по величине городе России (это, видимо, Нижний Новгород? Или Екатеринбург?) не осталось ни одной школы с обучением на русском языке. Наверное, и это вам немыслимо себе представить. Но очень похожая вещь произошла в Донецке, третьем (после Киева и Харькова) городе Украины. Здесь к 1989 году закрылась последняя школа с украинским языком обучения.
Продолжаем мысленный опыт. Нет, нет, утешают вас, смотрите: пусть в Москве, Петербурге, Ростове, Самаре, Саратове, Новосибирске преобладают иноязычные школы, но ведь в них сохранилось изучение русского языка, неужели вам этого мало? Вы вглядываетесь внимательнее — и что открывается? Родители не хотят, чтобы их дети изучали русский язык, они считают, что дети переутомляются на уроках русского языка, что это вредит их здоровью. И родители пачками несут заявления директорам школ с просьбой освободить их чад от мало кому нужного предмета. И растет молодежь, не знающая языка своих отцов и дедов, да еще и бравирующая этим. Представили себе? Вам стало страшновато? Но именно такое происходило в Киеве, Днепропетровске, Кировограде, Черкассах, Чернигове — но только с украинским языком.
А теперь представьте себе, что менее 30 % профессиональных театров России остались русскими. И, наконец, ответьте сами себе, будете ли вы довольны, если вдруг почему-то окажется, что 12,3 % от общего количества русских Российской Федерации (то есть почти 15 миллионов) не считают русский язык родным? Или выяснится, что 6,25 миллионов русских вообще не владеют им — не знают и явно не хотят знать. И обнаружится, что вместе с этими последними в Российской Федерации не знают русский язык (совершенно не горюя по этому поводу) почти 34 миллиона человек. Причем, это совершенно не мешает им жить: они говорят на своем языке (например, украинском) и все их понимают как миленькие. Нереальная картина, правда? Но именно такая картина (только поменяйте названия языков и введите поправочный коэффициент на численность наций) была реальностью Украины на пороге ее независимости.
Что могло ждать Украину в том случае, если бы «Союз нерушимый» оставался нерушимым еще лет 50? Относительно Украины в целом сказать трудно, однако 5–6 наиболее населенных областей востока и юга Украины могли повторить «кубанский сценарий».[65]
Но как могла возникнуть сама возможность подобных угроз? Как Украина оказалась в подобной ситуации?
В этой книге уже говорилось о том, как в XVIII веке, частично переместившись в Москву и Петербург, киевское просвещение начинает обслуживать всю Россию, как выпускники Киево-Могилянской академии несут пастырское служение во всех концах империи, становятся епископами, архиепископами, митрополитами, как прекрасно образованных украинцев зазывают во все российские епархии, как украинцы участвуют в становлении петербургского классицизма и как «малороссийский» дух в итоге проникает повсюду Но… из культуры самой Украины словно вынут стержень. Она не теряет своеобразие (невозможно представить великорусскую версию такой фигуры, как наш странствующий философ Григорий Сковорода), в Украине все еще самое грамотное население в империи, но в конце XVIII века число ярких имен уже заметно меньше, чем в его начале.
Процесс провинциализации шел достаточно медленно и поэтому слабо осознавался современниками. Упадок притворялся расцветом.[66] Но к концу XVHI века Украина больше не могла похвастаться тем, что располагает ведущими или лучшими учебными заведениями империи. Таковые находились уже не в Украине, а в России. Киево-Могилянская академия перестала быть кузницей культуры и превратилась в оплот схоластики. В ней учились теперь почти сплошь сыновья священников.
65
Вот краткий итог обрусения Кубани. По переписи 1926 года на Северном Кавказе, куда входили четыре губернии (еще сохранялось губернское деление), жило почти два миллиона украинцев. Распределялись они так: в Кубанской губернии их доля составляла 47 % (первое место в населении губернии), в Черноморской 35,4 %, в Ставропольской — 33,8 %, в Терской — 14 %. В целом по региону доля украинцев составляла 30,5 % всего населения. Характерно, что уже тогда лишь ненамного больше половины из них (56,4 %) назвали родным языком украинский. И тем не менее, вопреки постоянному притоку русских переселенцев (в середине XIX века доля украинцев на той же территории составляла 44 %, а родной язык у украинцев был почти поголовно украинский) и более чем вековому отрыву от Украины, это все еще была «Украина на Кубани». В условиях поощрения национальной культуры процесс денационализации мог быть остановлен и обращен вспять. Но это менее всего устраивало Сталина. Шедшая с 20-х годов «украинизация» районов компактного проживания украинцев Кубани была в 1932 году грубо остановлена. Когда вслед за тем в СССР были введены паспорта с пунктом «национальность», большинство украинцев Северного Кавказа почли за благо записаться русскими. 63 года спустя, в 1989 году, на этой территории числилось всего 308 тыс. украинцев или 2,5 % всего населения (в Краснодарском крае — 3,9 %). В целом по Российской Федерации в 1926 году, согласно переписи, числилось 6 миллионов 876 тысяч украинцев, по мере же введения в СССР паспортной системы их число стало стремительно таять: перепись 1939 года фиксирует в РСФСР лишь 3 миллиона 204 тысячи украинцев, то есть, в два с лишним раза меньше. Не следует забывать и о том, что в голодные годы между двумя переписями погибло не меньше миллиона кубанцев всех национальностей.
66
Орест Субтельный пишет: «Эпоха Кирилла Разумовского — золотая осень Гетманщины… Глухова коснулся дух Европы. Столицу Гетманщины украсили изящные дворцы с английскими парками, в театре сменяли друг друга итальянские оперные труппы, и местная знать, одетая по последней парижской моде, заполняла многочисленные кофейни… Элите в Гетманщине дышалось при нем [Разумовском] необычайно легко. Сбывалась, наконец, ее заветная, еще с конца XVII века, затаенная мечта о превращении в “нормальное” дворянство».