Естественные границы всякого народа наиболее четко обозначает его язык. Он связывает все сословия и все земли расселения этого народа. Украинских патриотов, озабоченных судьбой родного края, не могло не тревожить, что витиеватый язык киевских книжников (сегодня мы называем его староукраинским литературным), будучи понятен образованным людям в Москве, был почти непонятен простому народу Украины. Можно сказать и так: язык киево-могилянской учености был фактически отдан великороссам, усвоен, а затем и переработан ими. Настоящий украинский язык никуда не делся, но на письме чаще использовался не он сам, а какие-то его производные. Народный язык считался грубым и недопустимым в просвещенных трудах.
Видимо, многие украинские авторы считали, что пишут на языке, общем для «Великороссии» и «Малороссии». Так, вероятно, считал архимандрит Киево-Печерской лавры Иннокентий Гизель. В 1674 году он написал «Синопсис или краткое собрание от различных летописцев». Он первым в общедоступной форме изобразил «перенос столицы» Руси в XII веке — другими словами, обосновал идею правопреемства владимиро-суздальских (а затем и московских) князей от киевских. Не зря его книга выдержала до 30 изданий и вплоть до XIX века использовалась как учебник истории по всей России.
Универсальным, по всей вероятности, считали свой язык казацкие историки вроде Самуила Величко, считал Григорович-Барский, автор четырехтомных записок о путешествии в Святую землю и многие другие. Что еще важнее для украинской литературы, подобным же было отношение к языку своего творчества и у Григория Сковороды. Сковорода — гений, и уже поэтому стоит особняком; вместе с тем, отношение к литературной школе, писавшей на староукраинском литературном языке, за последние сто лет было разным.[67] Мысль, что универсальный для России и Украины язык невозможен, выглядит сегодня совершенно очевидной, но, чтобы понять это в те далекие времена, надо было пройти путем проб и ошибок.
И когда он был пройден, оказалось, что под занавес XVIII века, после восьми веков существования украинской литературы, Украина должна заново вырабатывать нормативный литературный язык! Энтузиасты, взявшиеся за дело, не вполне представляли себе объем задачи.
Ситуацию очень хорошо обрисовал Орест Субтельный. Необходимо было, пишет он, «превратить “наречие” простого народа в средство самовыражения всех украинцев… установить прочные связи между элитой и массами, заложить основы общей национальной идентичности… Сами первопроходцы сомневались в перспективности своих начинаний и рассматривали их лишь в качестве экспериментов и курьезов. Это, например, относится к “Энеиде” Ивана Котляревского — первому литературному произведению на языке украинских крестьян и мещан. Именно это произведение, увидевшее свет в 1798 году [что характерно, в Петербурге — Л. К.], положило начало и украинскому литературному языку и новой украинской литературе… Поначалу он вообще не предназначал свой эксперимент для публикации, и лишь уступая настояниям друзей, напечатал “Энеиду”, которая, к его удивлению, имела бурный успех среди левобережного дворянства. Но и после этого сам автор не отдавал себе отчет в том, что в языковом и литературном отношении его произведение явилось поворотным пунктом».
Почин Котляревского и его последователей был для украинского литературного языка воистину революционным. Теперь, с двухсотлетнего расстояния, понимаешь, что этот шаг был совершенно необходим. Не будь его, украинская культура могла полностью русифицироваться еще в течение следующих ста лет. Ирландская и шотландская культуры не слились с английской, только сделались на 99 % англоязычными, но ирландцы и шотландцы являются кельтами и прекрасно это знают, гордятся этим, противопоставляют себя англичанам, которые не хуже их знают про себя, что они — саксы, и тоже очень гордятся этим. А наша общность с русскими от Рюрика никак не препятствовала бы нашей ассимиляции, напротив — оправдывала бы ее, так что украинская культура слилась бы с русской полностью, не осталось бы даже такого явления, как украинская русскоязычная культура.[68]
Новая украинская драматургия началась тоже с Котляревского. В 1819 году была поставлена его пьеса «Наталка-Полтавка», не сходящая со сцены по сей день. Но украинский театр появился только к концу века. Дебют новой украинской прозы запоздал, по сравнению с дебютом новой украинской поэзии, ни много ни мало, на целых 36 лет. Впечатление такое, что наша история никуда не торопилась. Орест Субтельный рассказывает об этом так: «Согласно легенде, украинская проза возникла в результате пари, которое потомок знатного казацкого рода Григорий Квитка-Основьяненко заключил с сыном священника, ректором Харьковского университета Петром Гулаком-Артемовским. Последний, чувствуя сильное тяготение к украинскому языку и экспериментируя с ним в литературе, все же был убежден, что будущее его безрадостно. Поскольку украинские дворяне предпочитали украинскому языку русский, а по-украински говорили только крестьяне, Гулак-Артемовский полагал, что ничего серьезного на этом языке написать нельзя. Но Квитка-Основьяненко не согласился с ним и решил доказать обратное. В результате в 1834 году появились на свет “Малоросійські оповідання Грицька Основ’яненка”».
67
Некоторые исследователи довольно сурово оценивают этот язык. Михаил Грушевский прямо называл его «макароническим». Этим словом обозначают прием, когда текст пересыпается не употребляемыми в родном языке иностранными словами или словами, составленными либо переиначенными на иностранный манер.
68
Любая революция в культурной сфере — это не только приобретения, но и потери. Эмигрантский историк Иван Лысяк-Рудницкий охарактеризовал происшедшее так: «Для просвещенного общества все, что старше Котляревского, лежит, по сути, за пределами интеллектуального горизонта. Ведь наш современный литературный язык — продукт, в лучшем случае, XIX века. В отличие от русских, у которых развитие современного литературного языка шло через вливание народных элементов в церковнославянские рамки, унаследованные от предыдущих веков, основатели украинского “литературного возрождения” сознательно ограничили книжный язык разговорной речью надднепрянских крестьян. Следствием же стало, среди прочего, то, что мы загубили созданную в предшествующих веках украинскую научную терминологию (юридическую, политическую, богословско-философскую), так что чуть ли не до революции 1917 года даже в “украинофильских” кругах господствовало убеждение, будто украинский язык пригоден разве что для лирической поэзии или для пьес из народной жизни, либо для популяризаторских брошюр, но не для серьезной научной или публицистической продукции».