Еще более стойким было в течение последних 80 лет русскоязычное пространство нашего научно-технического сотрудничества. После ослабления в 90-х годах оно теперь, надеюсь, снова пойдет в гору, постепенно интернационализируясь, ибо мы выходим на мировые технические и военно-технические рынки. Это сотрудничество, как и принятая в СССР система повышения квалификации, также объективно содействовали экспансии русского языка, но злой умысел за этим не стоял.
Я был далек от партийно-идеологической машины и поэтому о скрытых административных рычагах русификации прочел впервые тогда же, когда и все наше общество, но я бы не стал сбрасывать со счетов и такой фактор, как активный и естественный интерес украинцев, особенно в 70—80-е годы, к новым общественно-политическим веяниям, исходившим из Москвы, к московским и ленинградским газетам, журналам, книгам. В Киеве, да и по всей Украине идеологические гайки были завинчены куда туже, чем в России. Москва выглядела из Киева и Днепропетровска весьма либеральным местом. Сейчас такое даже трудно себе представить, но в советское время отдельные российские артисты и труппы становились «невъездными» в Украину из-за своих слишком смелых — по меркам товарищей из ЦК КПУ — выступлений. Поэтому наши люди стремились не пропустить ни одного номера «Литературной газеты», «Нового мира», «Звезды», «Иностранной литературы». Даже «Известия» и «Неделя» казались тогда смелыми и интересными газетами. Инженеры уважали еженедельник «За рубежом». Цензура цензурой, но в каждом номере было два десятка переводных статей из главных зарубежных газет и журналов, информация о самых разных сторонах жизни, и те, кто читал это издание регулярно (у меня не было на это времени), уверяли, что чувствуют себя полностью в курсе происходящего в мире. С какой-то точки зрения этот постоянный интерес тоже можно назвать русификацией.
В Украине достаточно последовательно развивались машино-строительные комплексы, сложная оборонка, аэрокосмическая промышленность, электроника и микроэлектроника, приборостроение. Необходимые знания и навыки люди, естественно, получали в рамках русских научно-технических и технологических школ. Наверное, и это можно назвать русификацией, но никак нельзя утверждать, что она была целью, а не побочным эффектом. Когда речь заходит о Владимире Васильевиче Щербицком, который сегодня считается проводником русификации, я снова и снова утверждаюсь в той мысли, что в первую очередь его следует поминать за то упорство, с каким он внедрял в Украине передовую промышленность, передовые технологии, передовую науку. Я иногда думаю: может быть, он искренне считал, что язык и культура — дело пятое, главное — развитие современных высокотехнологических производств?
Разумеется, совершенно ненормальным было то, что подключение к мировой культуре для нас шло через Москву и ее фильтры. Пусть не на сто процентов — был тот же «Всесвіт», какие-то переводы выпускали украинские издательства, какие-то крохи доносили телевидение и театр, — но российская, русская доля была львиной. И вот что интересно: для многих интеллигентных украинцев был крайне важен сам факт, что издаются украинские книги, выходят газеты, что-то пишут украинские писатели и поэты, присуждаются премии, слышно о премьерах и концертах. Сами они этих газет и этих поэтов не читали, опер не слушали, им было достаточно знать, что все это есть, это их успокаивало. И, успокоенные, они продолжали читать русскую периодику, смотреть и слушать русские передачи. Виноват в этом во многом быт низкий уровень официальной украинской культуры. Когда появлялось что-то действительно стоящее — в поэзии, в кино и так далее, — тогда все старались к этому приобщиться, чтобы упомянуть при случае: слежу, мол, в курсе. Вроде и совесть чиста.
Считаю, что мысль об абсолютной важности национальной культуры должна быть донесена до каждого еще на школьной скамье, чтобы человек не был вынужден доходить до нее своим умом в сорок или пятьдесят лет. К примеру, эта мысль еще не была, кажется, вполне ясна нашим замечательным, прекрасным студентам, участникам знаменитой студенческой голодовки (как летит время!) в октябре 1990 года. Молодежь требовала тогда немедленно провозгласить независимость Украины. На вопрос, зачем им независимое государство, следовали только два ответа. Первый: независимое государство нам нужно потому, что за него боролись наши деды и родители (неизмеримо больше дедов и родителей боролись за СССР; и вообще, в качестве причины это требует дополнительного обоснования). Второй ответ был таков: потому, что Украина производит 40 % союзного богатства, а получает 17 % бюджетных ассигнований (утверждение не соответствовало действительности). Никто не сказал (то ли потому, что это для них само собою разумелось, то ли потому, все-таки, что не задумывались об этом) простую вещь: независимое государство нужно в первую очередь для того и потому, что только оно в силах гарантировать народу жизнь в среде его собственной духовной и материальной культуры, ибо только в среде своей культуры народ может чувствовать себя комфортно. Независимое государство необходимо народу для того, чтобы никто не мог за него решать, быть ли его родине «всесоюзной житницей», «всесоюзной здравницей», «всесоюзной кочегаркой» или сосредоточиться народи «всесоюзного кадрового резерва». Или, например, не пора ли ему вводить поголовное двуязычие. А может быть, уже готовиться к слиянию в «новую историческую общность людей — советский народ».