На пороге 1989 года случились два эпохальных события в этой области. Во-первых, прозвучало признание, что цифры военного бюджета у нас до сих пор постоянно преуменьшались в 3,7–3,8 раза. Это была «плохая» новость. За ней, как водится, следовала «хорошая» — та самая, о которой я уже упоминал, а именно, что военный бюджет сокращается. В 1989 году он должен был составить «всего-навсего» 16 % государственного бюджета (вместо 18,3 %). На самом деле, как пишет в своих воспоминаниях М. С. Горбачев, истинный размах милитаризации СССР не представлял практически никто — к этим данным имели доступ всего два-три человека в стране. Но уже была провозглашена гласность, стало возможно заняться подсчетом реальных военных расходов, прямых и косвенных. Этот подсчет занял около двух лет, и в результате выяснилось, что военные расходы СССР из года в год были стабильно близки к 40 % госбюджета, продукция военно-промышленного комплекса составляла 20 % валового общественного продукта (сейчас этот показатель не используется; не путать с ВВП), а из 25 миллиардов рублей всех расходов на науку около 20 миллиардов шло на военно-технические исследования и разработки.
Упущенная выгода
А теперь пусть каждый попробует ответить на вопрос: можно ли легко и безболезненно перестроить (на ходу!) этакую махину? И что будет, если ее просто остановить, а большинство занятых в ней — элиту рабочего класса и инженерного сословия, лучших конструкторов и технологов — выставить за ворота?
О том, что ждет оборонную отрасль, нам стало ясно уже в 1988 году. 29 мая вступил в силу договор между СССР и США об уничтожении советских и американских ракет средней дальности с ядерными зарядами. Тогда же страны Варшавского договора во главе с СССР в качестве жеста доброй воли решили в одностороннем порядке сократить часть вооруженных сил и вооружений, снизить военные расходы и «начать конверсию значительной части военного производства». Что это за «значительная часть», долго оставалось неясно. Зато было до боли ясно, что надо срочно думать о высокотехнологичной гражданской продукции. Да вот беда, советский ВПК, располагая великолепными технологиями, совершенно не умел делиться ими с гражданским производством. Руководство страны ощущало какую-то смутную тревогу по этому поводу, именно поэтому почти все военные заводы были обязаны выпускать «товары народного потребления». Однако любой директор знал, что за кинокамеры, магнитофоны или холодильники ему голову не снимут, а за навигационные приборы для истребителя или за радарные установки для авианосца — очень даже снимут.
Полное или даже сколько-нибудь значительное переключение оборонки на потребительские товары было невозможно даже в теории. К тому же, потребительский рынок — только часть рынка, причем не самая большая. Но никаких механизмов связи с рынком у предприятий ВПК не было. Да и самого рынка в СССР не было.[100]
1989 год запомнился особенно хорошо. Он был переполнен событиями. В феврале советские войска ушли из Афганистана. В апреле СССР в одностороннем порядке решил вывести с территории своих союзников по Варшавскому договору 500 ядерных боезарядов и сократить средства их доставки. В мае Съезд народных депутатов СССР принял постановление «Об основных направлениях внутренней и внешней политики СССР». Постановление утверждало принципы, которыми СССР должен руководствоваться в международных делах. Среди этих принципов были такие: обеспечение безопасности страны прежде всего (хорошо еще не написали: «исключительно») политическими средствами, ликвидация запасов ядерного оружия и сокращение оборонного потенциала страны до пределов разумной достаточности; неприменение силы и угрозы силой; диалог и переговоры как единственный (!) способ решения международных проблем и урегулирования конфликтов; органичное включение советской экономики в мировое хозяйство на взаимовыгодных и равноправных основах. Устами бы этих депутатов да мед пить!
Продолжались переговоры СССР и США о 50-пропентном сокращении стратегических наступательных вооружений. Советская сторона в сентябре решила полностью ликвидировать Красноярскую радиолокационную станцию предупреждения, признав ее постройку нарушением договора с США. К 31 декабря 1989 года было уничтожено 1498 советских ядерных ракет дальностью от 500 до 5500 км и их пусковых установок. Соответствующая американская цифра равнялась только 451 уничтоженной ракете — мы это, помню, живо обсуждали тогда. Советские и американские дипломаты согласовали ограничение стратегических наступательных вооружений уровнями в 6000 ядерных боезарядов и 1600 стратегических носителей и подуровнями в 4900 боезарядов для баллистических ракет наземного и морского базирования, а в рамках этого числа — подуровнями в 1540 боезарядов на тяжелых межконтинентальных баллистических ракетах, число которых не должно превышать 154 (по десять разделяющихся зарядов на ракету). Я записывал все эти новости и цифры в свой блокнот, потому что буквально каждая из них говорила о близящемся конце отечественного ракетостроения. Наконец, в декабре 1989 года произошла встреча Горбачева с президентом Бушем (старшим) на борту советского теплохода «Максим Горький» у берегов Мальты, и на ней был решен вопрос о 50-процентном сокращении стратегических наступательных вооружений.
100
Послевоенный опыт Англии, США, Канады показал, насколько трудна задача конверсии военной экономики даже в условиях, когда все рыночные механизмы исторически отлажены и четко действуют, сколько лет она занимает. Советская же послевоенная конверсия была чисто командной, а к самому этому слову в нашем обществе за время гласности успела возникнуть аллергия.