У нас были две комнаты и сени. Вторая комната служила кладовкой, не было возможности ее достроить, тем более — отопить. Главным местом в доме была печка. В печке готовили, на печке спали. Я все годы, до отъезда на учебу в Днепропетровск, спал на печке и даже делал там уроки. Это было мое рабочее место. Как мама вытянула нас в одиночку? Я сейчас это с трудом себе представляю. Работы по дому всегда было страшно много, уж не говоря про огород, тридцать соток, наше спасение.
Я был меньшой, любимый, но это не значит, что на меня ложилось меньше обязанностей. С самых малых лет — и в лес за дровами, и наколоть дров, и натаскать воды, и прополоть огород. Огородом, конечно, все занимались, хотя главное бремя лежало на матери. У нас была корова, свинья, куры. Несколько лет я пас летом коров, общественное стадо. Всю скотину, какая была в селе, объединяли в два или три стада, и сначала, после войны, нанимали пастухов, которые приходили на заработки. Но потом от этого отказались, стали пасти своими силами. Вдвоем с кем-нибудь, как очередь подойдет, отправляешься на целый день, от восхода до заката, причем босиком — и по лесу, и по стерне. Ступни были как наждак.
Все работы, которые приходилось выполнять, были осмысленнонеобходимы и потому не были в тягость. Я владел и до сих пор владею многими навыками сельского жителя. Например, носить воду на коромысле. Дайте ведра и коромысло непривычному человеку, он ни за что с этим не справится, тут же все расплещет, обольет себе ноги, потому что каждое движение должно быть особым образом согласовано с другими, поначалу это может показаться почти искусством. Но тот, кто его с детства усвоил, носит ведра, ничего такого не замечая.
Если бы можно было заниматься только своим хозяйством, то мы бы его увеличили — держали бы несколько свиней, больше кур и другую живность. Но у матери главная работа была в колхозе, занята она была там целыми днями, а получала на трудодни очень мало. В колхозе люди работают там, куда пошлет начальство, но все же в основном мама работала в колхозном саду. Сад был большой, и мама много лет работала там в огородной бригаде. Я хорошо помню, насколько резко она отличалась от большинства своих ровесниц — всегда была во всем чистом и держалась как-то по-другому. Когда село — сплошные вдовы и дети, многие женщины перестают следить за собой. Мама всегда была подтянутая. Вспоминаю совершенно беспристрастно: очень привлекательная женщина была. Но по деревенским понятиям уже немолодая: она родилась 8 августа 1906 года, так что вскоре после войны ей стукнуло сорок.
Как я теперь понимаю, война обрубила многие обычаи и навыки. Из рассказов взрослых получалось, что до войны было больше пасек и меда, люди гнали деготь и смолу, гнули дуги и полозья, вязали сети, делали самоловы, короба, корзины, ковали обода для телег. Было развито горшечное дело, плетение из лозы и ореховых прутьев, у некоторых были токарные станки с ножным приводом. Все эти вещи не исчезли совсем, но само их значение, как видно, резко пошло на убыль. Это было связано с началом разрушения деревенского образа жизни и с сокращением мужского населения — слишком много мужчин не вернулось с фронта, слишком много стариков умерло (женщины оказались живучее).
А тут, едва окончилась война, хлопцев, заметно не дотягивавших до призывного возраста, стали мобилизовывать в ФЗО — школы фабрично-заводского обучения. Самое краткосрочное обучение рабочей специальности — и на производство. Тех же, кто постарше, отправляли на производство безо всякого обучения. Причем из нашей местности почти всех направляли в Донбасс, на шахты. А сбежишь — арестовывают как преступника по сталинскому указу, который вышел еще в начале войны, 7 декабря 1941 года. Это был указ о дезертирстве с предприятий оборонной промышленности. Уголовная ответственность по этому указу наступала с 14 лет, и он действовал еще несколько лет после войны. Я уже упоминал, что брата забрали в Донбасс. Через какое-то время он сбежал оттуда. Но куда ему было бежать? Только в Чайкино. Едва явился, его арестовали, месяц отсидел в тюрьме — и опять в шахту. Видимо, шахты не приравнивались к военным заводам, а то бы получил минимум пять лет. Так он стал шахтером, и пока не вышел на пенсию, работал на шахтах. Правда, уже не в Донбассе, а в Приморском крае. Пустил там корни, как это обычно бывает — семья, трое детей. Под конец работал уже не в забое. Сил прежних больше не было, перешел в горноспасательную службу. Пенсионером он был недолго, всего два года. 26 октября 1984 года он умер от профессиональной шахтерской болезни, рака легких. Брата моего звали как светлейшего князя Меншикова, Александр Данилович, и прожил он на свете столько же, сколько тот, 56 лет, только совсем по-другому.