И Вера, сестра, через несколько лет тоже подалась на шахты. Они с мужем (он был из нашего села) уехали в Кузбасс на заработки. Считалось, что за длинным рублем. Сестра работала машинистом шахтного электровоза. Все, что они с мужем нажили — это трое детей, а длинного рубля в Кузбассе почему-то не оказалось. Жили они в городке Березовском, это 35 километров от Кемерова, железнодорожная станция Забойщик. Году, кажется, в 1978 или 1979-м она вдруг стала говорить, что надо бы им перебраться в Украину. Потом приехала ко мне в Днепропетровск, мы с ней исколесили все пригородные села, она прикидывала, где бы им с мужем бросить свой окончательный якорь — рядом со мной и мамой (мама уже у меня жила). Не думал я тогда, что вижу Веру в последний раз. Уехала она в свою Кемеровскую область с настроением сниматься оттуда. Но быстро такие дела не делаются, а через год она умерла. В 48 лет, от инсульта. Она у нас первая умерла.
Бедная мама, пережила двух своих детей, не пожелаю такого ни одному родителю. А у меня, благодаря брату и сестре, шестеро племянников, правда, все давно взрослые.
Чуть ли не с самых малых своих лет помню, как мать меня подталкивала — давай, учись. Когда я стал постарше, это уже звучало так: ни у брата, ни у сестры не вышло, учись хоть ты. И это стало моей обязанностью, моим обетом. Поскольку концы с концами сводить никак не получалось, мама еще сдавала угол. К счастью, всегда сдавала учителям — то одному, то другому. Это были учителя, которых присылали преподавать в нашу школу. То есть это были лучшие квартиранты, каких себе можно представить. Какое-то время жила у нас даже семейная пара: он — учитель физики, она — русского языка. Сейчас они уже старенькие, давно живут в Новгороде-Северском. Когда я туда приезжаю, обязательно приходят на встречу со мной. Последний раз это было в 2000 году.
Я теперь понимаю, что на меня сильно повлияли не только те учителя, что жили у нас, но и наш сосед, тоже учитель, Михаил Степанович Тимошенко. Мне в нем очень нравилось то, что он свой, не приезжий, а все равно учитель. И то, что он женился на очень симпатичной молоденькой учительнице. И мама у него была очень хорошая, доброты необыкновенной. Он мне казался недосягаемо великим человеком, почти как Ленин. У него, как я потом узнал, было всего лишь среднее образование. Он и сейчас стоит у меня перед глазами. В детстве я не смог бы сформулировать, что же меня в нем так привлекало, а теперь понимаю причину: на фоне нашего Чайкино у него была интеллигентная семья — несмотря на такой же огород и таких же кур, как у всех. Правда, надо сказать, они выделялись еще и достатком. Михаил Степанович все-таки был директором школы, они работали вместе с женой, и на фоне тогдашней бедности это впечатляло. Наверное, все это вместе на долгие годы сделало профессию учителя моим идеалом. Я не стал учителем по чистой случайности.
Тимошенко до четвертого класса вел у нас все предметы. Я учился очень легко, даже чересчур, благодаря хорошей памяти. Говорят, такие быстро становятся ленивыми. Но Тимошенко лениться не давал и вообще был довольно строг, несмотря на соседские отношения. Несколько раз даже выставлял из класса. Дело в том, что я был необыкновенно смешлив. Что называется, палец мне покажи, и я уже заливаюсь, не могу остановиться. В народе это называют «дурносмех». А еще говорят: деревянную железку, мол, нашел. Это прошло вместе с детством.
Я не сразу понял, что память у меня лучше, чем у большинства окружающих. Иной раз даже сомнение брало: действительно человек не помнит то-то и то-то или притворяется? Как же можно было такое забыть?! В первых классах с учебниками было туго, один затрепанный на несколько человек, но я от этого особых неудобств не испытывал. Прочту один раз или просто урок прослушаю — и оттарабанивал на следующий день без запинки. Матери в селе говорили, дескать, Леня у тебя очень умный, все на лету хватает. Но память — еще не ум, это только возможность его приобрести, это я знаю точно.
Заметив, что я охотно читаю, а потом помню прочитанное, Михаил Степанович стал мне говорить то же, что и мать: дескать, учиться нужно, Леня, дальше. Но чтобы это стало возможным, необходимо было закончить десятилетку, а у нас в Чайкине была семилетка. Большой тяги к учебе я в своих сверстниках не видел. Все с облегчением завершили свое обязательное образование, окончив семилетку. В сентябре 1952 года только трое хлопцев, считая со мной, стали ходить за девять километров в Костобоброво, где была десятилетка. Я уже его упоминал, это было довольно большое село. Чем село отличалось, по дореволюционным понятиям, от деревни? Тем, что в селе есть церковь. Так вот, в Костобоброве была церковь, это было настоящее село. Моя мать была родом оттуда. Церковь, правда, через несколько лет сгорела.