Выдающийся историк Украины Наталья Полонская-Василенко писала: «В истории не только Украины, но и других стран трудно найти книгу, которая бы имела такое огромное влияние на людей своего времени и на следующие поколения, как “История русов” и которая была бы столь же “засекреченной”, как она… Ее появление и поныне остается такой же загадкой, какой оно было в начале XIX века». И все же у историков есть свои гипотезы. Скорее всего, у книги был не один, а несколько авторов, они писали и тщательно отделывали ее много лет. Если предположение ученых относительно новгород-северского кружка верно, тогда в число авторов «Истории русов» входили Григорий Полетика и его сын Василий Полетика, Афанасий Лобы-севич, а также Адриан Чепа и еще несколько губернских чиновников.
Я заинтересовался, кто были эти люди, и узнал прелюбопытные вещи.
Григорий Андреевич Полетика происходил из лубенской шляхты. Он окончил Киево-Могилянскую академию и в 1745 году отправился «для изыскания себе случая к продолжению высших наук» в Петербург, где провел 28 лет. Среди его трудов стоит особо отметить «Словарь на шести языках» (греко-латинско-русско-немецко-французско-английский), изданный в 1763 году. А вот его работа «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ в России», написанная в 1757 году, не увидела света потому что ее «зарубил»… Ломоносов. И знаете, почему? В исследовании Полетики, по отзыву Ломоносова, вплоть до XVII века «упомянуто де только о киевских школах, а не о московских». Совершенно «обкомовская» история.
В 1764–1773 годах Полетика служил главным инспектором Морского кадетского корпуса. В эти годы им составлены обширные записки о подтверждении прав и привилегий, «которые де во время бытности Малыя России под Польшей подтверждаемы были». Записки были основаны на исторических источниках, которыми располагал сам Полетика. О своем собрании рукописных и печатных книг он говорил так: «Такого не токмо ни у одного из партикулярных людей не было, но и с государственными российскими библиотеками моя в первенстве, в редкости и древности книг препираться могла». Увы, в 1771 году эта библиотека сгорела. В 1773 году Полетика вернулся в свое украинское поместье Юдино, где успел собрать вторую библиотеку. В нее попали рукописи Степана Яворского, Феофана Прокоповича, Дмитрия Кантемира, гетманские универсалы, различные грамоты и рукописные воспоминания. Возможно, здесь его сподвижником стал Адриан Иванович Чепа, много лет служивший в канцелярии малороссийского генерал-губернатора Румянцева-Задунайского.[113] Чепа был автором «Записок о Малой России» и мечтал издавать историческую «Малороссийскую вивлиофику». Он мог сблизиться с Полетикой на почве поиска исторических документов. Историки не исключают, что Чепа предложил и саму концепцию «Истории русов».
После смерти Григория Полетики в 1784 году новгород-северский кружок возглавил, видимо, Афанасий Кириллович Лобысевич, тоже замечательная личность. Уроженец Погара на Стародубщине, он окончил петербургский Академический университет (был и такой) в 1760 году, затем два года путешествовал в свите гетмана Разумовского по Европе. В своих переводах из Вергилия он предвосхитил «Энеиду» Котляревского, «переодев Вергилиевых пастухов в малороссийских кобеняк». Одно время Лобысевич был предводителем дворянства Новгород-Северской губернии, что, вероятно, облегчало для него как привлечение единомышленников, так и поиск исторических реликвий в семейных архивах. Лобысевич состоял в переписке с архиепископом Белоруссии Георгием Конисским, автором исторических сочинений. Кончина архиепископа в 1795 году позволила со временем приписать ему авторство «Истории русов». Поскольку Григорий Полетика был учеником покойного в Киево-Могилянской академии, было легко создать легенду, что рукопись «Истории русов» он получил от своего учителя. Но нельзя исключать и того, что в основу работы и впрямь была положена какая-то первоначальная рукопись архиепископа.
Ученые полагают, что дописывал книгу в последние годы XVIII века или в первые годы следующего уже Василий Григорьевич Полетика, которому в момент смерти отца было 19 лет.
Удивительное дело, но и вторая великолепная библиотека Григория Пол етики была утрачена в XIX веке. То же произошло и с коллекцией А. И. Чепы. Он собрал за многие годы 14 больших сборников с историческими актами и записками. После его смерти они попали к Николаю Андреевичу Маркевичу, работавшему над «Историей Малороссии», и, за исключением двух, тоже были утеряны! Трудно даже предположить, каких сокровищ мы лишились из-за всех пожаров и пропаж. И все же главное состоит в том, что груд беззаветных патриотов не пропал даром. «История русов» была благополучно завершена и прочитана тысячами неравнодушных людей. Она сделала свое дело. Еще раз процитирую Наталью Полонскую-Василенко: «“История русов” стала настольной книгой у людей разных профессий и сословий — у крупных помещиков, духовенства, мещан, ремесленников, казаков… Это не история, как считали поначалу, это блестящий политический трактат, в котором выведены десятки вымышленных лиц, вымышленные события, сражения, изречения, дипломатические переговоры и соглашения. Как памфлет, “История русов” не имеет себе равных в литературе. Автор, оперируя подлинными фактами, а чаще — придуманными, утверждает собственную концепцию истории Украины: ее высокую культуру, начиная с X века, стремление к независимости, конституционализм, отвращение к абсолютизму, ненависть к притеснителям… Автор использует любопытный прием: важнейшие свои мысли он вкладывает в уста врагов Украины, например, крымского хана, турецкого султана и так далее… У поколений украинцев “История русов” воспитывала национальное самосознание, ощущение национального достоинства и уважение к своему прошлому».
113
Петр Александрович Румянцев за годы своего генерал-губернаторства хорошо узнал свободолюбивых украинских дворян. Они, говорит Румянцев, «при всех науках и в других краях обращениях остались казаками», питающими горячую любовь к «сладкой отчизне» и к «своей собственной нации» (губернатор Малороссии тем самым признает, что «малороссы» — отдельная нация). «Эта небольшая частица людей, — писал Румянцев в шестидесятых годах восемнадцатого века, — инако не отзывается, что они из всего света отличные люди, и что нет их сильнее, нет их храбрее, нет их умнее, и что нигде нет ничего хорошего, ничего полезного, ничего прямо свободного, чтоб им годиться могло, и все, что у них есть, — то лучше всего». Если выбирать между двумя крайностями, то такая установка выглядит предпочтительнее философии самоуничижения, имеющей известное распространение в интеллектуальных кругах современной Украины.