В конце 50-х, когда я учился в университете, «советский человек» уже полностью сформировался. И этот человек знал слишком много страшного, чтобы не ценить наступившую стабильность. Хрущев подогревал народное воображение обещаниями скорого рая под названием коммунизм, а СССР демонстрировал впечатляющие научно-технические успехи: первую в мире атомную электростанцию в 1954 году, первый искусственный спутник Земли в 1957-м, первое в мире судно на атомном двигателе — ледокол-атомоход «Ленин» (спущен на воду в 1957-м, отправился в первое плаванье в 1959-м). В сентябре 1959 года произошло поразившее всех событие — поездка Хрущева в США. Он пробыл там немыслимо долго, 13 дней, и общий дух всех речей и выступлений во время его поездки был таков: войны с Америкой не будет.
На фоне всех этих событий и на пороге рая вопрос об употреблении того или иного языка казался мне не столь уж важным, особенно когда речь шла о равно мне доступных украинском и русском. Если я мимолетно и задумывался на эту тему, то скорее всего приходил к утешительным выводам вполне в духе господствующей идеологии («по сравнению с 1913 годом…» и так далее). В том, что весь Советский Союз прекрасно относится к Украине, у меня тогда сомнений не было. Если фильм о войне, в нем, будьте уверены, два друга — русский и украинец, и один обязательно спасает другого, это была советская политкорректность. Да что там фильмы! Вот недавно РСФСР подарила Украине Крым. Какие еще нужны доказательства? Думаю, так рассуждали тогда миллионы людей. О том, что другие миллионы думали иначе, я еще не догадывался.
Объективности ради не могу не отметить, что в те годы обильно экранизировалась украинская классика. Читать художественную литературу у меня в студенческие годы времени практически не оставалось, но в кино мы все бегали. Вспоминаю, что видел фильмы по произведениям Шевченко («Назар Стодоля»), Квитки-Основьяненко, Карпенко-Карого, Коцюбинского, Кобылянской, Ивана Франко, Леси Украинки. Особенно хорошо я запомнил «Украденное счастье» с Натальей Ужвий и Амвросием Бучмой. Если бы я уже тогда знал, что только 21 % городских школьников Украины (по состоянию на 1958 год) учились в украинских школах, думаю, меня бы это поразило и возмутило. Но такие цифры не были в то время доступны, их обнародовали 30 лет спустя. А в годы моего студенчества мне почему-то казалось (или кто-то в этом уверил), что существует норма 50:50, и она тщательно выдерживается. Откуда могла взяться такая басня?
Должен признаться: сам я с первого курса физтеха и до начала 90-х годов украинским языком пользовался очень мало. Преподавание у нас велось на русском, учебники, техническая литература, техническая документация, делопроизводство на «Южном» и «Южма-ше» — все это было на русском. Своеобразный язык нашего Чайкина тоже не способствовал поддержанию моего литературного украинского. В общем, за треть века я сильно от него отвык. Однако когда в октябре 1992 года газеты вдруг дружно начали писать, что премьер-министр Украины Кучма не знает украинского языка, что он спешно учит его с преподавателем, это было неправдой. При моей занятости по 15–16 часов в день, каким образом я смог бы выкроить время на занятия с преподавателем?
На самом же деле язык был в моей памяти, никуда не делся. Я в школе имел по украинскому круглые «пятерки», я прочел множество украинских книг — при том, что, повторяю, мне было совершенно все равно, на каком языке читать. Украинский язык у меня хранился где-то до востребования, как база данных в компьютере. В нужный момент щелкнул мышкой, и он вернулся. То есть, когда мне надо было заговорить, я заговорил. Бесспорно, мой украинский «отдает Полесьем», я слегка «акаю» на белорусский лад, а в Украине аканье часто воспринимается как нечто скорее русское (сравните: «Олександр» и «Александр», «Олена» и «Алена», «козаки» и «казаки», «робота» и «работа»). Но, по-моему, нам надо привыкать к тому, что кроме киевского и полтавского выговора, в Украине законно существует еще целый ряд других. Мне недавно рассказывали, что в Германии никого не смущает швабское, или саксонское, или баварское произношение того или иного политика. Люди воспринимают их как напоминание о разнообразии Германии. Пусть и мой выговор послужит напоминанием об украинском разнообразии.