В 1986 году произошли некоторые события, на удивление прочно забытые сегодня. В Москве с 25 февраля по 1 марта происходил XXVII съезд КПСС. Он поставил задачу создать в СССР до 2000 года (эта дата тогда казалась еще бесконечно далекой) производственный потенциал, равный уже накопленному за все годы советской власти, удвоить национальный доход и повысить производительность труда в 2,3–2,5 раза. Сегодня, перелистав книгу с материалами съезда, я удивляюсь, как можно было принимать такое всерьез. Но — принимали. В числе других принимал и я. А ведь что такое производительность труда и как непросто ее повысить, мне, слава Богу, было известно не из учебников политэкономии. Чтобы произошел такой ее скачок, должны были заработать какие-то неслыханные доселе механизмы поощрения инновационных процессов, а руководителям предприятий следовало предоставить полную свободу. Но такая цель не достигается указом или постановлением. Потребовалась бы прямо-таки ювелирная промышленная политика по японскому или южнокорейскому образцу, своего рода управляемая технологическая революция, в результате которой мы (может быть!) получили бы к 2000 году полностью реорганизованную производственную систему СССР. Да и то лишь в том случае, если бы нашлись необходимые средства, притом огромные, а их, как я понимаю, у страны не было. Из общих и обтекаемых слов, какими были написаны «Основные направления экономического и социального развития СССР до 2000 года», конкретные пути к достижению поставленной цели понять было нельзя. Представь сегодня кто-нибудь эти «Направления» в качестве бизнес-плана, его бы подняли на смех. Но все это стало понятно не сразу.
В том же году было принято постановление ЦК КПСС «Об основных направлениях решения жилищной проблемы», в котором было обещано, что к 2000-му (опять же) году — любили в Советском Союзе круглые даты! — каждая семья будет иметь квартиру или дом. Вместе с «Программой развития производства товаров народного потребления и сферы услуг до 2000 года» (она была объявлена немного раньше), обещавшей ликвидацию дефицитов и очередей, три документа образовывали некий торжественный, но ничем не обеспеченный вексель государства, выданный, как я теперь вижу, в расчете на то, что 15 лет — большой срок, и за это время или шах умрет, или ишак околеет.
Перед XXVII съездом КПСС прошел съезд КПУ под тем же номером. Он постановил, что в Украине будет происходить размещение целого ряда новых производственных мощностей в электроэнергетике и практически во всех отраслях промышленности. В постановлении съезда были разумные слова о совершенствовании управления экономикой, ресурсосбережении, техническом перевооружении. В них хотелось верить. Ведь все же все видят, говорил я себе. В слово «все» я еще не вкладывал политическую составляющую, я имел в виду лишь бесконечные болячки советской экономики. Но зная, насколько искренне Владимир Васильевич Щербицкий, тогдашний глава КПУ, старается помочь продвижению в украинскую промышленность наукоемких технологий, я надеялся, что поставленные задачи будут решены — пусть не в назначенный срок, но будут. — Меня продолжала гипнотизировать ракетно-космическая отрасль. Я смотрел на нее как на лакмусовую бумажку экономики. Только что была запущена станция «Мир» — очень серьезный шаг вперед по сравнению с предшествовавшей серией орбитальных станций «Салют» и по сравнению с американской станцией «Скайлэб». Раз по космическим программам и ракетам у нас паритет с Америкой, рассуждал я, значит, СССР не может так уж сильно отставать. Нагоним. Ну, и разумеется, я продолжал верить, что у нас самое справедливое общественное устройство.