Признаюсь: я не угадал сроков. Вплоть до августа 1991 года не я один был уверен, что процесс вызревания независимости займет многие годы, и думал об этих предстоящих годах с большой тревогой. Слишком много было в этом уравнении неизвестных, слишком непредсказуемы привходящие факторы, далеко не все зависело от самой Украины.
Выглядело очень вероятным, что будет подписан новый Союзный договор, и он превратит СССР в достаточно свободную (противники говорили: рыхлую) конфедерацию. Но на полный развод — так казалось — республики, в первую очередь дотационные, не решатся. Они пойдут в новый союз в надежде на восстановление тех связей, которые гарантировали саму их жизнедеятельность. Единая энергетическая система была в то время политическим фактором первой величины. Украина, правда, сама была донором (еще один довод за независимость), но экономическая привязанность к СССР у нее была даже больше, чем у остальных. В «обновленном Союзе» нас могла удержать и привычка большинства простых людей к жизни под общей с Россией государственной крышей. Нас связывали миллионы и миллионы человеческих уз, и, ко всему прочему, сохранялось подчинение коммунистического руководства республики Центральному комитету КПСС.
Пытаясь представить себе дальнейший ход событий, я полагал, что при свободной конфедерации — то есть в условиях, максимально приближенных к независимости — каждая из республик естествен-ним образом натопчет свои тропы на травке свободы, наладит новую систему связей, выдвинет новую национальную элиту и лишь тогда, без страха перед неизвестностью и неуправляемым хаосом, шагнет к полной независимости. За это время и Россия свыкнется с мыслью, что каждая из бывших республик СССР — отрезанный ломоть, что обратного слияния не будет, но это не помеха самым добрым отношениям. Привыкнуть к той или иной поначалу невыносимой мысли — великое дело.
По-моему, многие «суверен-коммунисты» видели наше будущее примерно так же. И конечно все мы опасались травматической и неадекватной реакции Москвы. Но стало происходить нечто другое. Как говорится, жизнь богаче.
Уже в 1990 году у Москвы пропало желание усиливать или хотя бы сохранять единство производственных комплексов и кооперационные связи Украины и России — то есть именно то, что могло, как тогда казалось, удержать нас от «государственного развода». Наоборот, руководство РСФСР само стало делать шаги к обособлению. Сегодня кому-то это кажется неправдоподобным. Постепенно стало принято думать, что российская сторона предпринимала все, чтобы СССР не распался. Но бывший премьер СССР Павлов, вспоминая 1990 и 1991 годы, утверждает (и правильно утверждает), что «наиболее активным и последовательным тараном сепаратизма выступало российское правительство во главе с Иваном Силаевым».[123]
Чем больше я думаю о событиях между чернобыльским взрывом и августом 1991-го, тем более поразительными кажутся мне эти 64 месяца. Это было время, когда происходили события, казалось бы, невозможные и не происходили, казалось бы, неизбежные. Верующим людям проще, они говорят: таков был промысел Божий. Люди циничного образа мыслей ищут объяснения происшедшему с помощью теории заговоров. Мол, если кто-то воспользовался тем или иным событием, значит, он сам же это событие тайком и подстроил. Мне самому куда ближе первое объяснение, но в такой редакции: время независимости пришло, и никакие силы на свете уже не могли помешать рождению новой Украины.
Но это сейчас нам легко рассуждать, а в то время все опасались большого кровопускания. Уже в апреле 1989 года спецподразделения Советской армии пролили кровь сторонников независимости в Тбилиси. Ужасным было начало 1990 года. На глазах у всего мира произошли сперва армянские погромы в Баку, а затем власть в азербайджанской столице перешла к комитету обороны азербайджанского Народного фронта. Едва это случилось, в город ворвались танки генерала Лебедя. Погибло много людей. В мою память врезалась 13-летняя девочка Лариса Мамедова. Она была убита вместе с отцом, водителем троллейбуса. Были разгромлены все азербайджанские национальные движения и партии, в том числе демократические, не имевшие отношения к резне армян. Словно бы всему СССР давался показательный урок: учтите, любые попытки захвата власти явочным порядком гарантируют именно такой финал.
Впрочем, это же подталкивало на путь легитимности или максимального приближения к ней. Имелась статья 72 конституции СССР, которая закрепляла за республиками право свободного выхода из СССР, имелись высшие законодательные органы республик, верховные советы. Коммунистической системе пришла пора платить по счетам за имитацию демократии.
123
Свидетельство человека, работавшего в эти годы в России — книга главного конструктора ракетно-космической системы «Энергия» Бориса Ивановича Губанова «Триумф и трагедия “Энергии“». Поскольку я сейчас не частное лицо, мне удобнее сослаться на объективного свидетеля, чем делиться очень похожими (уж поверьте) воспоминаниями самому. Всего один маленький эпизод. «Наш министр (пишет Б. И. Губанов, не называя министра общего машиностроения СССР Олега Николаевича Шишкина) в конце 1990 года, при смене руководства КБ “Южное”, сказал: “Было бы тебе известно, что в дальнейшем днепропетровский куст мы развивать не собираемся. Сочувствую тому руководителю, который будет свидетелем гибели этого КБ”». Речь идет, подчеркиваю, о союзном, а не о российском министре! И если Станиславу Николаевичу Конюхову, генеральному конструктору — генеральному директору «Южного», не пришлось быть свидетелем гибели своего КБ, заслуга в этом принадлежит независимой Украине.