С годами Солженицын изменил многие свои мнения, и в позднейших его вещах мы, к сожалению, без труда обнаружили все и даже больше того, чего не нашлось в «ГУЛАГе».
Мы, оказывается, соблазнились на ленинский «отравленный подарок: радостно приняли фальшивые ленинские границы Украины (и даже с крымским приданым от самодура Хрущева)» и тем самым стали «наложный имперский путь». В другой статье: «Хрущев внезапно проявил сохраненный с комсомольской молодости большевицко-интернациональный накал… Именно он вдруг издумал сумасбродный “подарок” Крыма — тот соблазн, который черт подсовывает, чтобы совратить душу, в данном случае — государственное сознание Украины». Отход Севастополя к Украине писатель называет «государственным воровством» с нашей стороны. Он словно забыл, как американцы уговаривали нас не возобновлять нашу историческую жизнь, и клеймит их за то, что они смирились, когда мы к ним не прислушались. «Вашингтон дарит Севастополь Украине, а мы молчим», — выговаривает Солженицын своему народу.
Такими речами властители дум в бывших югославских республиках поднимали своих читателей, зрителей и слушателей на борьбу за национальные «исторические права» — на войну всех со всеми, которая длилась десяток лет и унесла тысячи человеческих жизней… Так что никто — в том числе и читатель этой книги — не дождется от меня участия в споре о том, кому же «на самом деле» должен принадлежать Крым: татарам, украинцам, русским или, может быть, грекам, которые основывали там колонии еще до нашей эры. Или караимам и крымчакам (не путать их с крымскими татарами) — их там очень мало, но они самые коренные… Этот спор лишен смысла, потому что для истории нет никакого «на самом деле». Цивилизация наших дней не случайно осуждает ссылки на «исторические права» того или иного народа. С культурно-педагогической точки зрения такие ссылки являются признаком задержки в развитии. Идея «исторических прав» рождает такие чувства, которые владеющий собою современный человек должен в себе подавлять. Некоторые же политики не только не подавляют этих чувств в себе, но стараются заразить ими население.
Один из них — самый известный из высокопоставленных российских «борцов за Крым» — называет проявлением украинского «жлобства» нашу приверженность территориальной целостности Украины. Я несколько раз слышал эти его речи и высказывания, видел его на экране. Трудно отделаться от впечатления, что он находится в эти моменты в особом эмоциональном состоянии — в таком, которое обычно не позволяет взвешенно решать вопросы. Он возбужден, он заводит сам себя. Конечно, у него есть определенный, с его точки зрения, рациональный расчет — это расчет на избирателей, на «человека с улицы», на патриотизм низшего порядка, но расчет расчетом, а «пунктик» тоже явно имеется. Каждая такая речь, такой выкрик — это, кажется, что-то вроде припадка, после которого человеку должно быть не по себе. Один мой старый товарищ, далекий от политической кухни, как-то спросил меня: «Вот вы с ним встречаетесь время от времени… Вот были в Москве, ездили с ним по городу. Перед этим он в очередной раз “отбирал” у вас Крым. Вы говорили с ним об этом? Спрашивали его, почему он никак не уймется? В глаза ему смотрели?» Мой товарищ удивился, когда я ему ответил, что мы с этим человеком о Крыме вообще никогда не говорим, что нет и быть не может такого пункта в повестке наших встреч. Крым принадлежит Украине, какой тут может быть предмет для обсуждения? Но глаза он, конечно, отводит. Он все-таки, видимо, боится, что я вдруг скажу: «Слушай, долго ты еще будешь дурака валять?»