С юных лет увлекаясь историей, я совершенно не соотносил ее с той современностью, которая меня окружала. История была сама по себе, а Чайкино, Караси, Костобоброво, Днепропетровский университет имени 300-летия воссоединения Украины с Россией, целинные совхозы, конструкторское бюро «Южное», завод «Южмаш» и даже Байконур были сами по себе. Происходили какие-то события, сменялись генсеки и футбольные чемпионы, заполнялись водохранилища, но это не было историей. Меня окружал полностью законченный мир под названием СССР. В него входили достаточно условные Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан. Замечательная советская родина!
Но с самого детства что-то порой просвечивало. Я старался понять, где именно через костобобровский овраг проходит граница, чтобы стать одной ногой в Украине, а другой в России, и мне было досадно, почему граница никак не обозначена. Помню, меня радовала мысль, что я нахожусь именно здесь — пусть и на самом краю украинской земли, но все же в Украине. Мысль о границе никогда не переставала будоражить меня вплоть до окончания школы, и долгое время я был твердо убежден, что для взрослых это тоже игра: они договариваются о границах, чтобы не так скучно было жить. Но попутно с этим я не раз представлял себе, как граница становится настоящей, Украина отделяется от СССР, становится самостоятельной, у нас появляются пограничники в серых мундирах и серых суконных кепи с прямым козырьком (в каком фильме я углядел такую форму?), а на российской стороне все остаются в советской форме. Пусть это была игра, но ведь была же какая-то причина, почему у такого сознательного комсомольца возникали подобные видения? Я никогда не задумывался об этой причине всерьез, но странный образ границы был отчего-то всегда рядом.
Пока отшагаешь девять верст по пути в школу или из школы, какие только картины (конечно, книжного происхождения) не промелькнут перед тобой! Я часто представлял себе чубатых казаков Ста-родубского полка. Им некуда было торопиться, их было трое или четверо. Спешившись, они вели коней под уздцы, покуривая люльки, за поясами и из седельных сумок торчали длинные кремневые пистолеты. Один конь был лишний, его покрывала ковровая попона. Подарок или военный трофей? И это тоже было где-то рядом.
Виделись мне и московские люди. Они были в красных кафтанах, бородатые, кажется с алебардами, теперь уже не помню, на лосня-шихся, сытых лошадях, вид имели важный и надменный. Они направлялись в Чернигов проводить там перепись.
На стыке 80-х и 90-х, когда, вероятно, каждый почувствовал, что Украину подхватил и несет поток истории — об этом многие тогда начали писать и говорить, — мне вдруг стало ясно, что на самом деле мировая история совершалась всегда, каждый день. Одной из главных, хотя и скрытых ее пружин в XX веке были отношения России и Украины. Ни та, ни другая сторона не оставалась неподвижной, и там, и там под толстым слоем льда происходили большие перемены. Даже в годы, кажущиеся теперь совсем вялыми, случалось много важного. Теперь понятно, что обе страны, еще того не подозревая, вовсю двигались к 1991 году. Надо было сделать исключительно много, чтобы к решающему мигу все было готово. Уверен, что я не составлял исключения, уверен, что даже в самые глухие времена миллионам людей без всяких видимых причин и вне всякой связи с тогдашней действительностью являлся образ независимой Украины. Кого-то он даже пугал, но все равно являлся.
Читая разного рода прогнозы, я не перестаю удивляться тому, как легко оракулы обращаются со словами «всегда» и «никогда». У них на глазах целый мир к востоку от Одера полностью переменился за какие-то 10–12 лет, жизнь сотен миллионов людей стала совершенно другой, но оракулов это ничему не научило, они по-прежнему лишены воображения и продолжают твердить: «страна Y отныне всегда пребудет отсталой», «страна Z никогда не достигнет европейских стандартов». Мне смешны эти камлания. Я с уверенностью смотрю в будущее Украины.
Наша дорога не так гладка, как хотелось бы. Подъем бывает крут, ноги часто увязают в песке. Но я хорошо помню, как в дни юности, стоило мне одолеть долгий песчаный косогор, сразу показывался крест дальней церкви, и идти становилось намного легче. Пока что мы не увидели столь же ясного ориентира. Или уже увидели? Может быть, наш главный ориентир — Европа?
Я твердо знаю, что поколение моей дочери, я уж не говорю о поколении внука, увидят «вступление» в Европу и Украины и России, но повторяю: по главным показателям на душу населения и по благосостоянию народа Украина не будет позади России. Мои предвидения до сих пор сбывались.