Для московских визитеров 1991 года подобный уровень дипломатии был недосягаемым высшим пилотажем. Среди них не было, как минимум, Терещенко (худо-бедно, киевлянина). Так и не втолковав непонятливым украинцам, что те сроду не подвергались в России дискриминации, а в каких-то сферах даже доминировали, так и не соблазнив их столичными постами, но все же как-то сняв напряженность, Руцкой со товарищи скромно удалились. Заявление ельцинского пресс-секретаря было дезавуировано, а истинная позиция Ельцина на тот момент осталась неясной. В дальнейшем он показал себя государственным деятелем, уважающим нашу страну и ее независимость.
Конечно, изменить что-либо ни российская делегация, ни кто угодно другой были не в силах. И все же, окажись наши гости искушенными переговорщиками, хорошо подкованными в украинских делах, кто знает: не втянули ли бы они Верховный Совет Украины, состоявший из таких же, по сути, советских людей, как и они сами, в какие-то мелкие ненужные сделки и временные уступки? Но все домашние заготовки приезжих, все их хитрости были именно такими, каких следовало ждать от людей, чье понимание национального застыло на самоуверенном советском уровне. Применительно к Украине этот уровень обычно определяется двумя фразами: «Киев — мать городов русских», «Древняя Русь — общая колыбель трех восточнославянских народов» и одним подразумеваемым выводом: «Вы — это мы, а мы — это вы». То есть, вас — нет\ Со всей вашей якобы отдельной историей и ментальностью. Причем люди, которые так думают, не видят в этом ничего для нас оскорбительного, скорее, наоборот — они, по их мнению, оказывают нам большую услугу, поднимают нас до себя. У них и в мыслях нет нас обижать, они уверены, что раскрывают родственные объятия!
Вот и я, не желая никого обидеть, выражаю надежду, что подобные взгляды изменятся у тех, кто прочтет предлагаемую книгу.
Взгляды, о которых я говорю, имели для Украины отнюдь не теоретическое значение. Нашей молодежи, которая уже плохо представляет советские порядки, стоит кое-что объяснить. Для советского отдела кадров, хоть высшего, хоть низшего, и в самом деле не было разницы между русским, украинцем и белорусом. Еще до смерти Сталина постепенно сложилось негласное номенклатурное убеждение, что представители этих трех народов полностью «свои». Данное правило действовало не только при назначениях на высшие номенклатурные посты, оно соблюдалось и при выборе знаковых фигур вообще. Если бы не нелепая гибель во время последних тренировок, первым советским космонавтом стал бы, вполне возможно, наш Валентин Бондаренко.
Полная «политическая равноценность» украинцев и белорусов с русскими особенно заметна на примере вторых секретарей республиканских ЦК КПСС. Со времен Сталина это была, по сути, должность столичного наместника, и занимать ее полагалось русскому, но функции «русского» сплошь и рядом выполняли украинцы. Белорусы — реже, но лишь потому, что их меньше. Замечу в скобках: эту традицию начал ломать, как и многое другое, Горбачев. Многие причастные к секретам власти помнят то изумление, какое они испытали от назначения грузина Шеварднадзе министром иностранных дел. Уже совсем на закате СССР Горбачев ввел в политбюро ЦК всех первых секретарей республиканских компартий и учредил должность заместителя генсека ЦК КПСС, причем этим заместителем стал украинец Владимир Антонович Ивашко.