Подобная психология не ограничивается интеллектуальными кругами и рамками теоретических исканий. В одной из аналитических записок, легших на мой стол несколько лет назад, я прочел поразительную оценку внешней политики Украины первых трех лет независимости (1991–1994). Это, конечно, лишь одна из оценок, были и другие, но и эта появилась не на пустом месте. По словам аналитиков, нашу внешнюю политику отличали в этот период три основные черты: во-первых, рефлекторность (буквально «отраженность»), а точнее обусловленность действиями России; во-вторых, использование независимости Украины в качестве аргумента в дипломатии (то есть наша внешняя политика как бы исходила из того, что независимость Украины необходима не столько ей самой, сколько ее внешнеполитическим партнерам, да и им она нужна лишь для внешнеполитических комбинаций — с Россией или против России). Третью главную отличительную черту украинской внешней политики 1991–1994 аналитики описали так: во всех действиях Украины этого периода, часто парадоксальных, просматривалась возможность при неудаче вернуться к привычному партнерству с Россией и опереться на нее. В записке давался такой вывод: это не политика, основанная на собственных интересах Украины. Я бы добавил: это политика той психологической зависимости, о которой шла речь выше.
Подобный же ход мыслей присущ некоторым нашим публицистам и политологам. Можно подумать, что для них независимость Украины это исключительно независимость Украины от России. Они готовы смириться с геополитической вторичностью Украины, с пониманием ее только как буферной зоны между цивилизованным миром и «варварской» Россией, а то и совсем уж непочетного «санитарного кордона». Они демонизируют Россию — «дикую», «деспотическую», «азиатскую» страну, желающую снова свернуть Украину с демократического пути и оторвать, против воли Запада, от остальной Европы. То есть Украина — это только поле соперничества между Западом и Россией за то, чтобы мы были или там, или здесь. У них сквозит вопрос: ну почему Украина не отвернется от плохой России и не примкнет к хорошему Западу, где нас так ждут? Если бы это было адекватное описание ситуации, мы должны были чувствовать себя несамостоятельными и несамодостаточными. Но это, к счастью, не так. Руководству Украины нет необходимости быть ни пророссийским, ни прозападным, оно проукраинское.
Политика вообще не должна попадать в объятия предельно упрощенных национально-романтических метафор («возвращение домой, в Европу», «подальше от Московщины», которая «хочет утянуть в Азию» и так далее). Приверженцы таких упрощений пытаются создать искусственную политическую реальность, с тем чтобы Украина жила по законам этой искусственной реальности.
Примерно тогда же я прочел в «Молодой Галичине» совет, каким должен быть художественный образ Украины: «Пусть художник изобразит оборванного, изможденного, но большого и сильного европейца, который выходит из распахнутой железной клетки, рядом с которой лежит огромный поверженный варвар с монгольскими чертами лица». То есть автор был готов признать, что всю жизнь просидел в клетке, что ему туда просовывали еду в миске и все такое прочее, не хочется дальше развивать этот образ.
Поддерживать такие взгляды означало бы расписаться в собственной неполноценности.
Тема эта непроста, но не буду ее обходить. Я слишком высокого мнения о своей стране и ее народе, чтобы не обращать внимания на распространение подобных воззрений, обесценивающих жизнь и достижения сотен тысяч выдающихся сынов и дочерей Украины.
Много пережившие народы обычно склонны недооценивать проблемы (прошлые и настоящие) других народов, и все же никто не станет спорить с таким утверждением: нет на свете народа, кроме каких-нибудь блаженных тихоокеанских островитян, который не испил бы из горестной чаши. Может быть, неисповедимый Божий промысел в том и состоит, чтобы никто не был ею обнесен. Но многие мои соотечественники убеждены, что по страданиям с украинцами не сравнится никто. Это у них такая мания величия (у многих русских, кстати, то же самое, как и у многих поляков).[22]
Я полностью согласен с нашим великим педагогом Антоном Семеновичем Макаренко, который вывешивал как постоянное напоминание своим питомцам лозунг «Не пищать!» По внутреннему смыслу это, между прочим, абсолютно то же самое, что и изобретенный несколькими годами позже в Америке лозунг «Keep smiling» — «Держи улыбку» (подразумевается: и тогда удача к тебе придет).
22
Я заметил, что наших людей недостаточно убеждают факты из собственной истории. Вот когда ссылаешься на европейские примеры — другое дело. Поучительна, хотя и не исключительна, судьба Ирландии. В XII веке она была завоевана англичанами, и, сколько ирландцы ни восставали, вернуть свою независимость они смогли только через 750 лет. Большое восстание XVII века, совпавшее, между прочим, с восстанием Богдана Хмельницкого против Речи Посполитой, закончилось для ирландцев особенно печально. Ирландские историки говорят, что, после того как солдаты Кромвеля подавили восстание, в стране уцелело не более одной шестой ее населения. Правда, английские историки говорят, что убито было никак не больше трети жителей страны. То, что шесть тысяч ирландских детей после восстания были проданы в рабство в Вест-Индию, на этом фоне выглядит просто мелкой деталью.
Увы, все это было в духе нравов своего времени. В Тридцатилетнюю войну 1618–1648 годов погибло больше половины населения Южной Германии, причем особенно свирепствовали в ней шведы, миролюбивейший ныне народ. Трудно судить прошлое, исходя из сегодняшних мерок и представлений. Что же до ирландцев, им и после кромвелевской резни все время приходилось несладко — вплоть до восстания 1916 года и национально-освободительной войны 1919–1921 годов. Был у них и свой великий голод, когда умерло около миллиона человек. Самое интересное, что, когда ирландцы наконец, добились в 1921 году независимости, англичане обиделись на них за это. В молодые годы я прочел путевые заметки Карела Чапека. Путешествуя по Англии (дело было в 20-е или 30-е годы), писатель решил заодно посетить Ирландию. Он обратился за советом к английским знакомым, но те стали говорить ему, что лучше съездить в деревню, где родился Шекспир. Сами вопросы об Ирландии были его собеседникам неприятны. Даже ирландцу Бернарду Шоу. Тогда Чапек решил купить хотя бы путеводитель по Ирландии, но и таковых не оказалось. Везде ему отвечали: «Наши туда не ездят». Вот это отчуждение! После стольких веков совместной (никуда не денешься!) истории… Я заглянул в энциклопедию и узнал, что Ирландия добилась независимости от Англии всего за несколько лет до поездки Чапека. И у меня мелькнула тогда мысль: если когда-нибудь Украина станет независимой, Россия тоже обидится и не захочет больше нас знать. (Удивительно устроен человек — я искренне верил в то время в коммунистический бесклассовый и безнациональный идеал, но мысль о независимости Украины все равно была где-то рядом.)