Однако у ющенковцев с нацистской элитой есть одно коренное отличие. Последняя не только на словах готова были уйти в Валгаллу вместе с Рейхом, но и подтвердила преданность убеждениям собственной смертью. В какой-то мере такой фанатизм внушает уважение. Геббельс не искупил совершенных преступлений самоубийством, но доказал, что способен не только отнимать чужие жизни, но и заплатить за поражение своей. Можно даже не спрашивать, способен ли на подобное хоть один член «оранжевой» шайки, захлебывающейся в фальшивых рыданиях о «нэньке Украине» и «героях Крут». У них всех счета в западных банках, особняки во Флориде и Калифорнии, гарантии безопасности от вашингтонских хозяев, включая невыдачу на Родину по требованию правоохранительных органов. Драматических сцен с принятием цианистого калия и выстрелами в висок мы не увидим — невозможно представить себе националистических пигмеев, демонстрирующих примеры «нордической верности». Единственной серьезной опасностью для ющенковцев станет попадание по дороге в аэропорт в руки благодарных «маленьких украинцев». Тогда никакие миллионы и ничто на земле не поможет — слишком много в народе накопилось чувств…
Чтобы отсрочить свое политическое небытие, Ющенко последовательно пытается вызвать в подданных психологическое состояние «стокгольмского синдрома», т. е. отождествление заложниками своих интересов с интересами террористов. Термин был введен в 1973 году шведским психиатром-криминологом профессором Нильсом Бейеротом, в одноименной монографии проанализировавшим изменения психики заложников, захваченных в одном из стокгольмских банков. Название, конечно, условно. На мой взгляд, лучше четкое определение выдающегося психоаналитика Анны Фрейд (дочери Зигмунда Фрейда) — «идентификация с агрессором». Но дело не в терминологии — задолго до семидесятых годов явление было хорошо известно и применялось тоталитарными режимами. Наиболее активно психопатическое изменение сознания, видение своих интересов общими с режимом пытались вызвать нацисты, внушавшие населению, что союзники ведут борьбу не с гитлеризмом, а с народом Германии. Недаром командованием Вермахта особо опасной для личного состава считалась советская листовка со словами Сталина: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остается». Эти простые слова имели больший эффект, чем вся остальная агитация союзников — они объясняли, что не в интересах немцев умирать за бред маньяков. Объясняли, что «Вечная Германия», о которой успел прокричать перед расстрелом руководитель антифашистского заговора 20 июля 1944 года граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, останется после гитлеров, так же, как и Украина останется после ющенков.
Наиболее цинично «идентификация с агрессором» проводилась в концлагерях. Союзная авиация в последние месяцы войны точечно бомбила на их территории помещения комендатур и казармы охраны СС, что должно было облегчить возможное восстание. По указанию из Берлина заключенным пытались внушить, что союзники их хотят уничтожить, а эсэсовцы, наоборот, обеспечивают безопасность и порядок. Само собой, ни на одного узника эта психологическая обработка не подействовала, каждая падавшая на эсэсманов бомба вызывала ликование.