– Только не тяни с этим вопросом. Вначале разденься, а потом спрашивай, не позволяй ему ничего, пока не расскажет.
– Поздно уже. Он меня бросил, – сказала Анна и расплакалась.
12
На Майдане вдруг наступило затишье. Усилились морозы, потребовалось больше теплой одежды и спиртного. За эту нелегкую, но приятную работу взялся будущий министр народного хозяйства Кожемяко Олесь. Пока в Киеве можно было купить все, кроме дедушки и бабушки. Были бы деньги. А денег у путчистов было вдоволь. Когда кончались американские доллары, Вальцманенко получал команду: денег не жалеть, все окупится. Да и пять миллиардов – сумма огромная. Только дядя Сэм мог так расщедриться, поскольку маржа на доллары шла со всего мира.
Грузовики с дровами прибывали один за другим, их разгружали боевики, они же жгли костры, жарили рыбу, пили пиво, плясали и пели бандеровские песни. Три фуры зашли с провизией. Должно быть, это были американские фуры, или английские. По приказу из Вашингтона Евросоюз должен был посылать не только деньги, оружие, но и продовольствие.
В пять вечера уже начало смеркаться. К выступлению на сцене готовилась Руслана Ложечка, все грозившаяся сжечь себя, если новая революция не победит. Однако ее выступление не состоялось. На сцену снова вышли толстопузые, толстомордые, с бычьими шеями католические священники. Впереди шествовал Любомир Говнозар или Гузар, опираясь на плечи двух молодых священников, так как он, то ли в результате тучности, то ли в результате плохого самочувствия не мог передвигаться сам.
– Благослови Господи бойцов – бандеровцев, – запел он басом…
– Пошел в задницу, жирная свинья, – сказал Дмитрий Яруш, руководитель Правого сектора. – Если москальская пуля продырявит башку, твое благословение не поможет.
– Помилуй боже рабов твоих, пришедших на эту площадь ради свержения президента Януковича, не подписавшего соглашения, аллилуйя, аллилуйя, – так же произнес другой священник, едва стоявший на собственных ногах от непомерной тяжести жирного тела и нескольких стаканов спирта, крепостью в девяносто градусов. Худосочный архиепископ Филарет все пробивался на сцену, но Говнозар толкнул его могучим плечом, Филарет потерял равновесие, упал и лежа запел: Благослови Господи наших бийцив, яки идуть на Московию утверждать нацийональные интересы-ы-ы…
Потом Говнозар держал речь. Он доказывал, что его Бог, Бог грекокатоликов, благословляет свой народ на борьбу с неверными православными христианами. И что эта битва, предстоящая битва, битва с москалями – священная битва. Вера должна быть одна и власть должна быть одна – вера католическая, власть американская, либо власть Евросоюза. А москалей надо убивать. В этом греха нет, поскольку убийцы – освободители, а убиенные грешники, им все равно царствия католического не видать.
Говнозар поцеловал крест и священники тоже бросились целовать. Затем рабы божии, будущие убийцы последовали их примеру.
Шабаш служителей церкви, а точнее ведьм, продолжался до позднего вечера. Целование креста коснулось и толпы, торчащей на майдане. После целования, руководители майдана, будущие члены правительства, посетили палатку, где их ждала клубничка. Пару-Убий заранее закупил целую батарею проституток женского и мужского пола и обряд скотского совокупления совершался на виду у всех, кто имел доступ в палатку любви. Все ожидали владыку Говнозара, но он не явился: от переедания и излишнего употребления алкоголя, его внутренности стали частично очищаться через рот, а достоинство ушло в мешочек настолько, что его нельзя было нащупать. Ни одна проститутка, ни украинская, ни американская не сумела бы им насладиться.
Будущий министр МВД Ваваков, так как в его жилах текла южная кровь, осчастливил трех проституток мужского пола и ушел обходить другие палатки.
В одной из палаток происходило то же самое. Только здесь в качестве проституток выступала Руслана Ложечка и другие артисты, чей талант был востребован только на Майдане.
– Ну, иди, что смотришь? – сказала Руслана, заголяя юбку.
Ваваков чмокнул ее в щеку, опустил руку ниже пупка, стал щупать, не расстегивая ширинки, но ничего там не нашел.
– Ложечка, в другой раз. Я только что троих обработал, – сказал он и повернулся к выходу.
Во всех палатках горел свет, царил гул, мат и раздавались вопли. У входа в палаточный городок стоял часовой. Вскоре появились два бойца. Они волокли третьего с кляпом во рту.
– Отпустите его! В чем его вина?
– Нейзя, будущий господин министр. Сам комендант Пару-Убий приказал пымать прохожего, сунуть ему кляп в рот и привести в гостиницу, где они почивают. Там ему Пару-Убий сунет несколько раз в задний проход, потом ему отрежут яйца и зашьют рот, дабы не пищал. Пару-Убий любит такие картины. Вчерась одного пымали, привели, привязали к ножке кровати, заставили стать на четвереньки, отрезали яму ягодицы и заставили съесть. И стал жевать, падла.