Орлов, не обращая внимания на дождь, вовсю орудовал киянкой, восстанавливая брусчатку площади. Цветаев с трудом узнал его только по глубокому шраму на скуле. Гектор был ранен под Семёновкой осколком в лицо. Он словно усох на треть, а щетина с ранней проседью чрезвычайно старила его. Надо ему знак подать, сообразил Цветаев.
– Слушай, – он заставил себя посмотреть на Полторабатька. – Если ты пить со мной не хочешь, позови того парня, я выпью с ним.
– Знайомий, чи що?[33]
– Кажется, я его где-то видел, – признался Цветаев. – Сделаем подарок человеку ради удачи.
Полторабатька подумал:
– Удачи у нас різні…[34]
– Согласен. Но сегодня они совпали…
– Гаразд… чорт з тобою! Але в бою нам краще не зустрічатися![35]
– Замётано, – поспешнее, чем надо, согласился Цветаев.
Ему не терпелось подать знак Орлову. Полторабатька странно посмотрел на него:
– Не збагну я тебе, начебто вороги, а говоримо про одне й те ж[36].
– Бывает, – снова поспешно согласился Цветаев.
Он боялся подать вида, что его сильно интересует Орлов.
– Гаразд[37], – решительно сказал Полторабатька.
Было заметно, что он самому стало интересно, чем это всё кончится. Он поднялся и выдал свою страсть:
– І на мене візьми![38]
Он был алкоголиком, должно быть, в третьем поколении, и печень его усохла, как старый гриб.
Пока Цветаев, стараясь не хромать, ходил бар, пока неспешно выбирал, что взять «армянский» или «грузинский», пока заказывал бутерброды и два литра «пепси-колы», Полторабатька привёл Орлова и усадил его так, чтобы не ощущать его запаха. Руки и Орлова были похожи на кузнечные клещи, а старая армейская форма была рваная и чёрная. Но самое страшное, что на измождённом лице у Орлова застыла такая покорность, что у Цветаева по спине пробежал холодок. Сломали, подумал он, специально подходя так, чтобы Гектор увидел его издали. Гектор действительно увидел его издали, но не изменил выражения лица. Шрам на его левой щеке казался трещиной в коре дерева. Они пожали друг другу руки, у Цветаева словно с души камень упал:
– Выпьешь, приятель?
Орлов разлепил сухих губы:
– Выпью, – хрипло ответил он, но посмотрел не на коньяк, до которого был весьма и весьма охоч, а на «пепси-колу».
– Ха! – высказался Полторабатька. – Каже, що тебе знає[39].
Это была провокация, и Цветаев понял, на чём Полторабатька решил сыграть, на подлости, но у него не вышло, потому что Орлов был стрелянным воробьём и просто так не прокалывался.
– А-а-а… – снова разлепил сухие губы Орлов, – может и знает, только я его не знаю.
Он снова уставился на «пепси-колу», как на манну небесную, кадык у него непроизвольно дёрнулся, а сухие железки попытались выдавить слюну.
– Наливай и пей, – приказал Цветаев грубым голосом.
На одно-единственное мгновение глаза у Орлова вспыхнули куражным светом. Ни у кого из их компании глаза не вспыхивали, а у него вспыхивали. Орлов схватил бутылку так, словно испытывал жажду сто лет, налил и выпил два бокала кряду, только тогда, кажется, его отпустило. С вожделением посмотрел на коньяк. Изящная рюмка хрустнула в его заскорузлых руках.
После коньяка Орлов с жадностью и неимоверной быстротой проглотил, не жуя, три бутерброда с маслом и красной икрой. На Полторабатька он старался не смотреть, на лице было написано удивление: «Зачем всё это, я и так проживу на воде и хлебе». Хороший артист, решил Цветаев, уважаю!
В гражданской бытности они так много квасили вдвоём, что теперь понимали друг друга с полуслова. Он налил ему ещё. Орлов облизываясь скоро, как кошка, выпил и проглотил ещё одни бутерброд.
– Все! – сказал Полторабатька. – Вистачить! Іди працюй![40]
Орлов вскочил. Лицо его снова приняло покорное выражение, и Цветаев понял, что это маска, чтобы выжить.
– Возьми «пепси-колу» и все бутерброды, – сказал он.
Полторабатька негодующе запыхтел:
– Все-одно віднімуть![41]
– Тогда пей и ешь здесь! – приказал Цветаев.
И Орлов, обнаглев окончательно, влил в себя «пепси-колу» и в два приёма впихнул в себя бутерброды. Он клал их в рот, и они ту же, как по мановению волшебной палочки, исчезали. По губам у него текло.
– Якщо це твій товариш, то я йому не заздрю[42], – сказал Полторабатька.
– Это мой соотечественник, – короткой ответил Цветаев, наблюдая, как Орлов пошатываясь от сытости, бредёт по дорожке, а навстречу к нему уже бежит охранник.
Дальше произошло то, чего надо было, конечно же, предвидеть: Орлова избили, но показушно, совсем не в полную силу, к тому же он весьма ловко прикрывался, как боксёр. В результате отделался парой ссадин, и когда Цветаев в очередной раз взглянул на него, ему показалось, что на разбитых губах Орлова мелькнула знакомая ухмылка, означающая: «Я буду ждать. Я всё понял».
Коньяк они с Полторабатька допили и пожелали друг другу сквозь зубы ни пуха ни пера. О чём договорились Пророк и Василий Гирный, он так не понял, а Пророк не счёл нужным его просветить.
Дождь в очередной раз принёс прохладу и свежий ветер.
Глава 2
Капитан Игорь
– Знакомься, – представил Пророк, – Игорь.
– А фамилия? – спросил задумавшийся Цветаев.
Он сидел за столом, яркое солнце отражалось в чайнике, и чайная ложка почему-то так и застыла на пути к сахарнице, разумеется, он думал о своей жене Наташке: как они будут счастливы после войны, и почему-то ему не верилось.
– Не надо фамилий, – вдруг сказал Пророк, – просто Игорь.
Чем-то неуловимо похожий на Джорджа Клуни[43], в рубашке от Армани, в солнцезащитных очках от Боттега, слегка надушенный, со спичкой во рту, всё последующее время этот пижон не вынимал её изо рта. Из столичных, решил Цветаев, но ошибся.
– Капитан Игорь, – поправил вошедший, снял очки и повернул голову в сторону удивлённого Цветаева, до этого он с непонятным выражением на лице смотрел в окно на деревья и небо: не то чтобы с озлоблением, а казалось, с чувством превосходства над миром, словно он один знал тайну мироздания, но никому не собирался её открывать.
– Хорошо, – согласился Цветаев, хотя ему и не понравился капитан.
Высоким, черноволосый, с благородной сединой на висках, невозмутимый, как мёртвая свинья, и Цветаев удивился: такого приметишь за версту. Зачем он?
– Между прочим, тоже любит работать ночью, – многозначительно сказал Пророк и обескураживающее улыбнулся.
Собственно, наверное, за эту улыбку Цветаев ему всё и прощал. А то бы, ей богу, ушёл, подумал он с тоской, на вольные хлеба, как ходил до этого, ничем, кроме ненависти, не обременённый.
Цветаев понимающе кивнул:
– Коллега, значит?
– Коллега, – неопределённо согласился капитан Игорь, усаживаясь за стол, и так он это произнёс, с такой подковыркой, что Цветаев сообразил: гусь свинье не товарищ, дареному коню в зубы не смотрят, большому кораблю – большое плавание, и понял, что капитан Игорь из спецназа, может быть, даже из ГРУ[44], раз его сюда занесло. Большая шишка, однако, по нашим меркам!
Пальцы у капитана Игоря оказались длинными и холеными, как у пианиста, лицо жёсткое, глаза словно задёрнуты шторой, не поймёшь, то ли насмешливые, то больные, фразы короткие, рубленные, сразу видно, что не расположен к общению. Как же с ним воевать? – удивился Цветаев. И вдруг у него мелькнула мысль: «У каждого из нас в жизни появляется такой человека, которого придётся запомнить навсегда». Это не было похоже на пророчество, это было похоже на плохое предчувствие.
– Пойдёшь в прикрытие, – сказал Пророк.
И снова недоговорённость, как тень, мелькнула на его лице: негоже, ох, как негоже, посылать друга с капитаном, однако, приказали, понял Цветаев, и дурашливо взял под козырёк. А то, что нас с гулькин нос, никого не волнует. Другой кандидатуры нет. Цветаев невольно оглянулся, словно за спиной стоял Жаглин, но никакого Жаглина, естественно, на кухне не было, Жаглина разорвали американские собаки. И пора было к этому привыкнуть, но привыкнуть Цветаев не хотел. Всё ему казалось, что вот-вот появится Сашка со своей дурацкой присказкой: «Ляха бляха!» и заржёт, как конь во время гона. Пророк его понял и незаметно погрозил пальцем, мол, знаю я твой длинный язык.