культурного младенчества; и другой процесс — дальнейшего развития тысячелетней
русской культуры (в русле которого и следовала до сих пор Украина) — эта культура
хоть и пережила в XX столетии глобальный кризис, но имеет, без сомнения, великие
перспективы. В этой связи каждому украинцу предстоит определиться: в каком — в ХVI
или в XXI веке ему жить и задачи какого века решать…
Нелишне также напомнить еще об одном важном значении русской культуры, и
литературы в особенности. Русская литература, к примеру, всегда была для нас не
просто изящной словесностью, — а отчасти заменяла нам и церковь, и правосудие, и
парламент (так как эти институты в разные периоды нашей истории либо просто
отсутствовали, либо были, скажем так, не на высоте). Под ее влиянием на протяжении
двух последних столетий формировалась духовность наших людей, и тем, что в нас
есть хорошего, мы во многом обязаны ей. Поэтому разрыв с русской культурой ничего
доброго нам не предвещает.
Что же касается культурной переориентации Украины на Европу, с Пушкина и
Достоевского на Шиллера и Шекспира, то эти надежды лучше сразу оставить. Пушкин у
нас уже есть (хотя, совсем скоро нужно уже будет говорить — был), он понятен каждому
украинцу; Шиллера же, — если украинец не выучит немецкий язык (хотя бы в той
степени, в какой знает русский), не родится и не проживет жизнь в Германии, —
получит лишь бледное отражение.
Пушкин и есть наша Европа. Наше «окно в Европу» прорублено в Петербурге. Без
Пушкина и без стоящей за ним общерусской культуры мы, как это ни странно, всего
лишь нелепая, не имеющая почти письменности, азиатская орда, случайно
оказавшаяся посреди Европы.
По этой самой причине мы вряд ли сможем в будущем претендовать даже на роль
страны типа латиноамериканских (не говоря уже о Франции или Канаде, чьи роли
примеряли для Украины наши национальные идеологи на заре украинской
независимости). Хотя, казалось бы, у нас с латиноамериканскими странами очень
много общего: и уровень развития экономики, и коррумпированность государственных
чиновников, и менталитет населения, толкающий это население попеременно от
диктатуры к анархии (не случайно у них с такой легкостью прижились всякого рода
революционные поветрия, вплоть до «троцкизма», заимствованные у нас, и не
случайно бальзамом на души наших людей ложатся их нескончаемые сериалы, все эти
«Дикие Розы» и «Просто Марии»). Однако сам испанский язык в большинстве латино-
американских стран и стоящая за ним великая испанская культура открывают перед
гражданами этих стран гораздо больше возможностей, чем украинский язык и
украинская культура перед гражданами Украины.
Между тем, исторические обстоятельства на Украине сложились таким образом, что
подавляющее число украинцев развивались не в одной, а в двух параллельно
влияющих культурах — и в этом факте следует видеть не недостаток, а скорее
достоинство. Поэтому по меньшей мере неразумно формально подходить к этому
вопросу и оставлять украинца с одной составляющей его культурного облика, отбросив
другую, которая являлась и в обозримой перспективе будет являться для украинцев
единственным каналом, через который возможен доступ к богатствам мировой
культуры.
Вся забота властей в этой сфере должна состоять лишь в том, чтобы обеспечить
всякому гражданину любой национальности возможность удовлетворять его
религиозные, культурные и филологические потребности. Пока же у нас в сфере
культуры заправляет своего рода мафия, которая волевым путем, при помощи
государства, формирует спрос под свое, по большей части убогое, предложение.
Деятели украинской культуры, вместо того, чтобы создавать новые культурные
ценности, делать украинскую культуру более универсальной, более углубленной —
предпочли посредством ловких политических маневров заставить целый народ
разговаривать на другом языке, нежели тот, на котором он говорил раньше.
Впрочем, очень уж дальновидными их вряд ли можно назвать. В свое время
идеологи украинского культурного возрождения, для того чтобы заполучить для
Украины независимость, соблазняли украинское население материальными благами.