было то, что они, как правило, являлись на всеобщее обозрение как раз в такие
моменты, когда было совершенно не до них. Ведь «украинская идея» — отнюдь не из
тех идей, которые самостоятельно развиваются и проявляются в период наивысшего
своего развития, независимо от политической обстановки. Украинские сепаратистские
устремления обнаруживаются всякий раз, когда с Россией происходят глобальные
катастрофы. Это больше похоже на некую сопутствующую болезнь, свойственную
русскому национальному организму и подстерегающую его в неблагополучные для него
времена.
Так было после 1917 года, когда украинский сепаратизм впервые предстал перед
русским обществом во всей красе, однако те интеллектуальные силы, которые могли
должным образом ему противостоять, оказались либо разгромлены большевиками,
либо были направлены в сторону главной опасности — большевизма. Нечто подобное
происходит и в послеперестроечную эпоху, когда речь снова идет о спасении России, и
Россия слишком занята собой и отражением посягательств на ее территорию, чтобы
обращать внимание еще и на оккупацию украинскими самостийниками части ее
истории. Между тем, не встретив надлежащего отпора своим смехотворным теориям,
самостийники не замедлили логические выводы из этих теорий воплотить в жизнь:
дождавшись удобного случая, они добились отделения Украины.
Перечисленные благоприятные обстоятельства позволили в наши дни
самостийнической интерпретации отечественной истории потихоньку закрепиться в
качестве единственной и безальтернативной — на той части русской земли, в которой
некогда зародилась русская государственность и которая сегодня фигурирует на
международной арене в качестве независимого государства под названием Украина.
Теперь школьники на Украине из года в год изучают на уроках истории развернутую в
прошлое русофобию от Грушевского; а усилия самостийнических пропагандистов
постепенно привели к тому, что происшедший в 1991 году раскол русского единства
внушительной частью граждан нынешней Украины воспринимается уже как должное.
Главной целью, ради которой предпринимаются набеги украинских самостийников
на нашу историю, является «историческое» обоснование необходимости отделения
Украины от России. Делается это нехитрым способом. Для достижения поставленной
цели требуется только доказать, что русские и украинцы не части одного народа, как
считалось до революции (то есть не «ветви триединого русского народа»), а разные
совершенно народы, для которых естественно размежеваться на два государства; и что
теперешние различия между русскими и украинцами (языковые и прочие) возникли не в
результате длительного чужеземного (в основном — польского) владычества над
южной частью бывшего древнерусского государства, а существовали изначально, в том
числе и во времена Киевской Руси.
Поэтому благодаря стараниям Грушевского и его последователей отечественная
история чудесным образом преображается и мы обнаруживаем в Киевской Руси
«украинский народ», «украинские княжества», узнаем, что святой Владимир —
креститель Руси — тоже, оказывается, был «украинец»… Правда, если судить по
сохранившимся документам и литературным памятникам той эпохи, сам народ
Киевской Руси называл себя русским… Да и название «Украина» применительно к
Малой Руси стали употреблять гораздо позже описываемого периода, а закрепилось
оно в качестве основного лишь после 1917 года… Но все эти обстоятельства
украинскими историками к сведению не принимаются, как не принимается во внимание
и тот факт, что до Советской власти слово «Украина» было всего лишь названием края
(к тому же, повторюсь, не основным) — и потому слово «украинец» приблизительно так
же подходит для обозначения национальности, как и слова «сибиряк» или
«дальневосточник».
Нельзя не отметить, что сама по себе идея — наделять субъекты исторического
процесса названиями из более поздних времен — имеет поистине громадные
перспективы. Ведь если в будущем доведется самоопределиться какому-нибудь
региону нынешней Украины, допустим Ивано-Франковской области, то для придания
акту самоопределения достаточной легитимности, можно, пользуясь подобным