средств, которые население данной территории отчисляет «властям»; чтобы эта
местная власть обладала максимумом полномочий касающихся управления данной
территорией.
Любая провинция должна жить собственной полноценной духовной и культурной
жизнью, а не подменять ее поглощением столичной информации о том, что съел за
обедом какой-нибудь спикер. Но, наряду с этим, жители самоуправляющихся
провинций не должны терять из виду центр, аккумулирующий исторический опыт,
культурное достояние, сохраняющий преемственность традиций, — центр единения
всего духовно близкого и культурно идентичного…
Такая соборная роль, кроме командно-административной, раньше была у Москвы. И
эту роль, в отношении украинских земель, претендует отобрать у нее Киев. Однако, для
населения этих земель, Киев, в нынешнем своем самостийническом маскараде, не
только не способен заменить собою Москву, но и вряд ли, даже с очень большой
натяжкой, может считаться для них местным центром, потому что Украина не есть
однородное пространство в смысле духовной и культурной ориентации ее населения и
в нынешних своих границах она имеет не меньше оснований называться империей, чем
в прошлом имела Россия, в которой уживались «…и финн, и ныне дикой тунгус, и друг
степей калмык».
В «единой и неделимой» и даже не федеративной Украине украинец из Львова
имеет гораздо меньше родственных черт с украинцем из Хмельницкого, чем украинец
из Харькова или Луганска — с русским из Белгорода или Ростова. И если попробовать
сравнить такие украинские региональные центры, как Львов, Донецк, Одесса и Киев, и
отношение населения этих центров к чему угодно: к религии, к украинской
государственности, к украинскому и русскому языкам, к коммунистической доктрине и
т.д., то можно убедиться, насколько несводимы украинские регионы к какому бы то ни
было единству.
Хотя, помня наше атеистическое прошлое, нельзя всерьез говорить о каких-либо
религиозных различиях, которые бы регионально разделяли украинское население (при
всех, однако, набирающих силу конфессиональных конфликтах) — но сам духовный
склад населения разных регионов Украины, то, что принимается этим населением в
качестве высших ценностей, существенно разнится. И если для Одессы бог — это
прежде всего деньги; для Киева — его столичный статус и вытекающая отсюда
государственная и политическая жизнь; то в Донецке его все еще ищут в
коммунистических скрижалях, а не найдя, начинают искать на дне бутылки. Во Львове
же бог хоть и, казалось бы, на положенном своем месте, но почему-то ведет себя
странно: не признает никакого другого языка, кроме украинского, и вообще, призывает с
оружием в руках «боротыся з москалямы»…
Если во Львове разговаривают исключительно на украинском языке (который, тем
не менее, отличается как иностранный, от того языка, на котором говорят в Черкассах
или в Полтаве), то в Донецке украинского слова услышать нельзя нигде — можно лишь
прочесть на вывесках административных зданий; в Одессе же вообще разговаривают
на собственном своем одесском жаргоне, созданном на базе русского языка. Что же
касается стольного града Киева — здесь, если говорить об элите, то, чем ближе она ко
всякого рода державным кормушкам, тем «вышуканиша йийи украйинська мова»;
остальные же столичные жители говорят, в основном, по-русски.
Даже сама украинская независимость в тот момент, когда решалась ее судьба, в
разных регионах понималась, несомненно, по-разному. Голосуя за независимость,
Львов имел ввиду независимое государство, полный разрыв с Россией и повсеместное
торжество идей, унаследованных от пламенных борцов за «вильну Украйину»; Донецк
же, естественно, ни о чем подобном не помышлял, а представлял себе нечто вроде
экономической самостоятельности края и был, как и надлежит центру пролетарского
региона, слишком далек от реальной власти и от ее рычагов, так что на весь процесс
существенно повлиять не мог; Киев, понятно, заботился более всего о повышении
своего столичного статуса и о благоденствии и процветании населяющего его
чиновного люда; а Одессе, скорее всего, хотелось, чтобы все в конце концов
развалилось на мелкие части — чтобы никто ни к кому не лез и не мешал устраивать