залогом того, что Украине вполне грозит не раз еще пережить всякого рода «окаянные
дни». Стоит также вспомнить и то, что сами запорожские казаки, деятельность которых
существенно повлияла на историческую судьбу Украины и которых сегодня выставляют
в качестве наших предтеч в деле государственного строительства, были
приблизительно такими же «государственниками», как и незабвенный батько Махно
(«держава» которого, кстати сказать, находилась почти в тех же местах, где
несколькими столетиями ранее свили себе гнездо запорожцы).
О коренном различии характеров западных и восточных украинцев в достаточной
степени свидетельствуют даже народные песни и танцы этих частей Украины.
Добавим сюда еще и коммунистическую идеологию, которая вошла в плоть и кровь
восточных украинцев и не затронула почти галичан; добавим религиозные отличия;
добавим различный, на протяжении веков, исторический опыт, который слишком
разному их научил…
Остается только посетовать на то, что в дело вмешался Сталин — большой, как
известно, специалист по национальным вопросам (в мире, к сожалению, так уже
повелось, что всякий, кто ни на что более не способен, чуть ли не автоматически
делается специалистом по национальным отношениям: и Гитлер тоже был из таких
«специалистов», и Жириновский — неоднократно заявлял, что он-де, в первую очередь,
специализируется «по национальным отношениям»). Наш «отец народов» для одному
ему известных целей посадил в общую клетку население формально с одной
национальностью, но совершенно различное во всех остальных отношениях, и
заставил искать общий между собой знаменатель, — так что нам этого занятия,
видимо, хватит надолго, и, скорее всего, еще не одно столетие в головах у нас, кроме
национальных проблем, другого ничего не появится…
3
А что Москва?
Как бы там ни было, но для украинского населения тех регионов, которые на
протяжении последних столетий были вместе с Россией, играть такую же роль, какую
играла для них Москва, Киев никак не может (у западных украинцев для подобной роли
есть Львов — Киев же нужен им лишь стратегически: заправляя Киевом, они «бъють
москалив» на их территории).
Но что же тогда Москва?
К великому сожалению, в Москве «украинским вопросом» обеспокоены в большей
степени те, от кого украинскому населению ничего хорошего ждать не приходится и на
чей призыв оно вряд ли откликнется.
Сама по себе идея восстановления Союза настолько популярна у народов, ранее
составлявших этот Союз, что любой политик, выдвинувший ее, может рассчитывать на
«всенародную поддержку» — оттого-то эту идею, словно мухи мед, облепили всякие
нечестивцы.
В целом же россияне с некоторым недоумением и обидой признали право
украинского «брата» жить отдельно. (Правда, очень часто подобное «демократическое»
отношение объяснялось простым безразличием).
Вообще, надо признать, что «старший брат» довольно таки мудро, снисходительно
и терпеливо, — как и подобает старшему, — реагировал на те многочисленные
оскорбительные выходки в его адрес, которыми, вырвавшись на волю, награждал его
«младший». «Старшему», благодаря Богу, хватило понимания того, что все эти выходки
— лишь следствие болезненной закомплексованности «младшего» и осознания им
своей ущербности.
По ходу разворачивающейся катастрофы у многих в России была еще надежда
добиться подобного «права на самоопределение» для регионов Украины с русским и
русскоязычным населением. Солженицын, например, накануне злосчастного
украинского референдума, предлагал проводить опрос в каждой области отдельно,
чтобы дать возможность спастись от затягивания в самостийнический водоворот хотя
бы населению областей, однозначно ориентирующихся на Россию.
Но, как и следовало ожидать, призыв этот остался без внимания. Потому что всякая
попытка «отвоевать» ту или иную часть Украины, остальным ее населением (хотя бы и
лояльным к России) воспринимается как посягательство на принадлежащее ему
материальное достояние, и неизменно встречается и будет встречаться в штыки.
Украинцы и так пребывали в посеянном властями подозрении, что от Союза они
страдают материально; сам референдум, поддержка его населением и последующие