На прошлой неделе Юлия Тимошенко заявила: «Неважно, кто победит в президентских выборах, выиграем веемы. Мы все ненавидим Россию!» Под «Россией» она подразумевала людей юго-востока Украины, которые не примут правление ультранационалистического правительства[25].
По-видимому, цель состоит в том, чтобы заставить Россию действовать резко и жестко, возможно, вынудить к серьезным военным шагам, против которых НАТО могло бы дать опустошительный ответ с кораблей, введенных в Черное море. Российское вторжение подтвердило бы заявления НАТО о том, что Европа нуждается в защите, и держало бы балтийских и украинских избирателей в страхе больше перед Россией, чем перед МВФ и ЕЦБ. Ирония состоит в том, что НАТО должно было защищать Европу от угрозы военного конфликта с Россией. А авантюризм неоконов США теперь угрожает поставить Европу в опасность от развала украинской экономики.
Еврозона превращается в экономически мертвую зону, но ни Россия, ни главные европейские партии не предлагают изменить регрессивные налоги и финансовую систему, вводящую меры жесткой экономии и позволяющую клептократам высасывать соки из постсоветских экономик, к чему стремится сам Запад.
Как отмечено выше, одна проблема, не позволяющая оппонентам США в России и еврозоне предложить альтернативную финансовую экономику, — наличие у США под рукой стратегии, которая представляет собой комбинацию этнического разделения и игры с населением, отвлекающую его от решения насущных экономических вопросов. И еще одним сдерживающим фактором является заявление Тэтчер о том, что «другого выхода нет».
Конечно, альтернатива есть. Но без возвращения к событиям 1991–1994 годов и отказа от пути, которым Россия следовала при Ельцине вслед за известным Гарвардским институтом международного развития, USAID и планировщиками Мирового банка, все, что мог сделать президент Путин, — использовать личное убеждение. Его попытка прекратить «кровопускание» привела к тому, что пресса США представила его царем, а не освободителем от неолиберализма Мирового банка/Гарварда. Когда он решил восстановить Россию, его обвинили в автократии и блокировании «свободных рынков»; последнее — американских эвфемизм клептократии, которая-то и нанесла ущерб возможностям России и ее самостоятельному развитию, как это было с США и Западной Европой.
С учетом политических альянсов, в которых украинскую политику контролируют олигархи, что мог предложить стране Владимир Путин? Необходима была полномасштабная альтернатива неолиберальным налогам и финансовой политике. Янукович отказался от «помощи» МВФ-EC с их разрушительными «условиями» налоговой экономии и финансовой дефляции, но все, что могла предложить Россия Украине, — субсидии за занимающуюся политическими махинациями олигархию. В России Путин использовал «кредитование», чтобы предостеречь олигархов и заставить вкладывать захваченное дома в восстановление российской промышленности. Но без формулирования альтернативы финансовой и налоговой системам, а также экономической модели Россия не могла предложить лучшую экономическую систему своему ближайшему зарубежью.
Исцеление олигархии от погони за рентой — налогообложение рантье и деприватизированных государственных монополий. То, что захватили украинские клептократы (и что стремятся захватить иностранные инвесторы), можно вернуть, продвигая прогрессивную классическую государственную политику налогообложения земли и природных ресурсов, регулируя монополии и обеспечивая вложения в государственную инфраструктуру, в том числе и государственные варианты банковского дела и другие основные услуги. Именно это в конце концов обеспечило американские и западноевропейские промышленные взлеты.
Сюда входит давний конфликт с постфеодальным классом и финансистами, и подобная борьба может идти сейчас. К тому моменту, как около ста лет тому назад разразилась Первая мировая, социальная демократия выигрывала битву и социализм уже появился на горизонте. Но сегодня битва еще не началась, и реформы проводят такими экономическими инструментами, как концепция экономической ренты, как незаработанного дохода, и создание кредитов как центральными, так и коммерческими банками. Все это есть, но исчезло из общественного дискурса.