Неолибералы заявят, что такая политика возвещает о возврате к советскому сталинизму, словно это был марксизм. По неолибералам, клептократия и неофеодализм — просто финальная стадия социализма. Но их нынешняя система еще более представляет собой идеологический государственный переворот, проведенный в бывшем Советском Союзе в тот момент, когда иллюзии бюрократического коллективизма достигли своего пика.
Прочитав «Манифест Коммунистической партии», приходится отвергнуть любую мысль о том, что Россия обладала значительным сходством с марксистской экономикой, или, в данном случае, с классической политической экономикой, из которой и родился марксизм. Маркс и Энгельс представляли положительные достижения капитализма как выведение буржуазной Европы из феодального землевладения и наследственного богатства. Призрак Маркса, возможно, говорил с Горбачевым, советуя тому вымостить путь промышленному капитализму, проведя по меньшей мере те реформы, которые отстаивала европейская революция 1848-го: налоги на ренту, за которыми последовали законы о защите прав потребителей, организация профсоюзов и государственных банков, цель которых — возможность создать необходимые кредиты без иностранных инвесторов.
Политическая проблема неолиберализма теперь в том, как удержать избирателей от действий в собственных интересах. В Латвии и Ирландии избиратели подчинены антирабочей, антиправительственной политике глобальных финансов. Неолибералы пришли к выводу, что могут выиграть на выборах, введя еще большие меры экономии. Мы имеем дело с чем-то вроде «стокгольмского синдрома», весьма обычного, когда жертвы похищения ищут защиты у похитителей. Нищета порождает страх, подсказывая слабым голосовать так, чтобы не раболепствовать перед богатыми или против друг друга в этническом соперничестве. Чем больше поляризация, тем больше бедняки полагаются на эксплуататоров в надежде выжить, став смиренными слугами в хищнической системе покровительства.
Это означает, что будущее неравенство экономик ширится, и чем большая часть населения оказывается в бедности и долгах, тем больше слабые определяют свои интересы, как совпадающие с интересами притеснителей. Они верят, что вся их надежда на то, что каким-то образом богатые ответят взаимностью, приняв их в систему покровительства. Эффект состоит в деморализации населения и вынуждении его так бояться, что оно чувствует себя еще более зависимым от притеснителей, которые, как оно надеется, увидят, как послушно оно ведет себя, и будут лучше с ним обращаться.
Прошлое столетие видело схватку контрреволюции и просвещения, классических экономик, и кульминацией стала социалистическая надежда на превращение промышленного капитализма в демократический социализм. Происходящее сегодня — это саморазрушительная финансовая динамика, обнищание, зависимость всего и вся от олигархии и, как результат, — упадок; все это во многом подобно случившемуся две тысячи лет тому назад, когда римская кредиторская олигархия погрузила империю в «темные века». Постфеодальная олигархия в недвижимости и финансах, земельная аристократия Европы и известные банковские семьи и американские владельцы трастовых фондов возвратились, и новая холодная война нацелена на то, чтобы закрепить их победу. Украина — просто последнее поле сражения, а поля сражений обычно опустошают.
Организованный Обамой силовой захват власти на Украине, санкции и эффект бумеранга
Джеймс Петрас
В самом крупном силовом захвате власти со времен, когда Джордж Буш втянул Восточную Европу в бастион НАТО, противостоящий России, режим Обамы вместе с ЕС профинансировал и организовал насильственный путч на Украине, приведя к власти в Киеве марионеточный режим.
В ответ граждане автономного Крымского региона, опасаясь развязывания культурных и политических репрессий, организовали ополчение для самообороны и воздействовали на администрацию президента России Владимира Путина для того, чтобы им помогли защититься от вооруженного вторжения поддерживаемых НАТО киевских путчистов. Россия ответила на обращение крымчан, пообещав военную помощь, — эффективно остановив дальнейшее поглощение всего региона Западом.