С другой стороны, было бы опрометчивым исключать и другие варианты развития событий в России. И западные дипломаты начали спешно искать на территории бывшей восточной империи силы, которые хотя бы частично могли бы удерживать фронт против Центральных держав. Среди таких сил они видели и Центральную Раду, созданную ею УНР.
Страны Антанты проявляли интерес к Украине еще до краха Временного правительства и активно зондировали почву на случай распада империи. Когда же произошло провозглашение Украинской Народной Республики и началось ее дистанцирование от советской России, дипломатические усилия западных стран очень быстро приобрели масштабный характер. Правда, западные политики просчитались, полагая, что УНР в то время располагала достаточно крупными и надежными вооруженными силами для ведения боевых действий (они на слово воспринимали неправдивые заявления С. В. Петлюры о сотнях тысяч украинских воинов, верных Центральной Раде[157]), и результат дипломатических усилий имел бы в лучшем случае морально-политический, но никак не военный эффект.
Как бы то ни было, в начале декабря в Киев из Могилева, из разгромленной ставки верховного главнокомандования России переехали военные миссии Англии, Франции, Италии, Японии, Румынии, Сербии и Бельгии. Обещая руководству УНР громадную финансовую, материальную, военную помощь, британское и французское правительства прибегли к достаточно эффектным «поощрительным» мерам: в Киев были направлены официальные послы (представители при правительстве) Пиктон Багге и Жорж Табун с соответствующими верительными грамотами, нотами, проведением торжественных церемоний и т. п.[158]
Отсутствие государственного суверенитета Украины (во всяком случае, его проблематичность, согласно ІІІ Универсалу) не очень беспокоили страны Антанты. Да и руководство Центральной Рады, Генерального секретариата, прежде всего В. К. Винниченко, А. Я. Шульгин, С. В. Петлюра до определенного времени активно поддерживали контакты с иностранными эмиссарами, стимулировали их активность[159].
И как ни старались антантские круги склонить на свою сторону УНР (безусловно, добавляя тем самым аргументы в пользу вызревания самостоятельных, «самостийнических» позиций), вопреки им действовали перевешивающие их другие факторы.
Повышенный интерес к Украине параллельно начали проявлять и страны Четверного союза. Начав в Брест-Литовске переговоры с Советской Россией, Германия и Австро-Венгрия пристально следили за развитием событий в национальных регионах своего партнера. Противодействие установлению там власти Советов, факты конфронтации с петроградским правительством послужили основанием для того, чтобы попытаться ограничить прерогативы российской делегации, заставить ее согласиться представлять не все государство в бывших имперских пределах, а «исключить» из нее Польшу, Украину, Белоруссию и Прибалтику.
Частично это вытекало из давнего стратегического намерения Германии и Австро-Венгрии развязать мировую войну, а частично из оценки ситуации в России, которая представлялась критической, благоприятной для давления на Совет Народных Комиссаров (СНК). Однако представители Советской России на переговорах, считаясь с реальным фактом возрождаемой польской государственности, соглашались исключить из сферы своего влияния и, соответственно, круга отстаиваемых интересов только Польшу[160].
Тогда центральноевропейские государства обратились непосредственно к руководству новых национально-государственных и территориально-административных образований на территории России, в том числе и УНР, с предложением направить своих представителей для участия в Брестской конференции. Центральная Рада и Генеральный секретариат, к тому времени неоднократно заявлявшие о намерении осуществлять международные отношения самостоятельно, а не через посредничество Советской России (якобы сигнализируя о готовности принять участие и в мирной конференции), положительно отреагировали на инициативы, исходившие из Бреста[161]. Однако окончательное решение далось нелегко. В частности, осознавалось, что для полноценного участия в переговорах нужна не только формальная, но и юридическая государственная независимость. А непреодолимая инерция политического мышления, неистребимая вера в федералистические идеалы не давали возможности решиться на серьезный шаг. Теплилась надежда и на мир с большевиками, с СНК – ведь двусторонняя дипломатическая активность по преодолению украинско-российского конфликта не снижалась. Вместе с тем тревожило то, что центральноевропейские государства, хорошо понимавшие сложность ситуации, с первых же контактов начали оказывать давление на Киев, с тем чтобы он официально провозгласил независимость УНР. Сначала это вызвало сопротивление части украинских политиков. Так, на заседании Генерального секретариата 26 декабря 1917 г. А. Шульгин, лишь тремя днями ранее возглавивший иностранное ведомство, говорил, что «независимость нам подсовывают немцы, и потому ее не нужно провозглашать», предлагал «помириться с большевиками»[162]. А сторонникам немедленного провозглашения независимости генеральный секретарь отвечал: «Немцы признают независимость Украины, но за это выторгуют себе все экономические влияния. С немецкой стороны надвигается на нас большая опасность. Нужно опереться на все живые силы России – новые республики. Самостоятельность настроения масс не подымет и армии нам не создаст. А одновременно придется вести более сильную войну с Россией, в этой войне надо будет опереться на Германию, на ее военную силу, а в результате Украина будет оккупирована Германией…»[163]. Опыт безжалостно подтвердит, насколько пророческими оказались те слова.
158
Винниченко В. Відродження нації (Історія української революції [марець 1917 р. – грудень 1919 р.]). Ч. ІІ. 1920. С. 231–243.
161
Українська Центральна Рада: Документи і матеріали. Т. 2. 10 грудня 1917 р. – 29 квітня 1918 р. С. 13, 18.