Подымаюсь я сам. Решил открыть себя. Иду к пастухам. Созываю их в одно место. Объясняю им, почему мы остановились в этой балке. Убеждаю, что они об этом нигде ни словом не должны обмолвиться. Говорю им о том, что нужно бороться с немецко-австрийской армией, с гетманом и его правительством, с законами этого правительства и что они, пастухи, должны в этом помогать борющимся хотя бы тем, что не выдавать их, если увидят, властям или их секретным агентам, так называемым шпикам.
Объясняю им, что борьба борющихся против немцев и гетмана должна превратиться в великую украинскую крестьянскую революцию, и тогда мы, труженики, их победим. Спрашиваю их мнения о том, что сказал им. А они остановились (все это я говорил им на ходу, идя вслед за коровами) и, разинув рты, молчат. Почему?
Оказывается, они перепугались, неожиданно увидев меня. Начинаю их уговаривать быть смелыми и хорошими сынами трудового крестьянства. А они мне рассказывают, что им известно, что я набрал у гуляйпольских крестьян много денег и убежал в Москву. Купил там роскошный барский дом и живу в роскоши, а о крестьянах даже и не вспоминаю.
Я добиваюсь, где и от кого они все это слыхали. Они говорят:
— Нам многие из наших буржуев говорили, да и прокламацию немецко-австрийского штаба читали.
И тут же один из них побежал в свой пастушечий курень и принес мне эту прокламацию на украинском и русском языке.
Я, прочитавши эту прокламацию, начал было их разубеждать, доказывая, что это буржуазия умышленно брешет на меня, чтобы крестьяне объединялись вокруг нее и боролись против революции и революционеров. На это мои слушатели заявляют мне, что они этой прокламации и не думали верить.
— Але нам болюче було тому, що ви виiхали з Гуляйполя. А тепер ми бачимо, що ви повернулися i це дуже добре, — сквозь слезы говорили мне пастухи.
После они снабдили меня хлебом, двумя арбузами и обещали молчать, никому ни слова не говорить о том, что они видели меня. Я их поблагодарил, и на этом мы закончили нашу беседу.
Я хотел уже уходить от них, как вдруг между скотом пробирается к нам Лютый. Он был очень сердит, что я так долго задержался возле пастухов, и, не спрашивая меня, о чем мы говорили и чем кончился разговор, вынимает из-за пояса револьвер и, обращаясь к пастухам, говорит, указывая на меня:
— Вы видели Нестора Ивановича и меня. Если мы узнаем, что вы где-либо сегодня до вечера проболтаетесь об этом, вы будете убиты.
Несчастные пастухи насмерть перепугались. Пришлось поссориться с Лютым, а их минут десять успокаивать.
В конце концов я склонил Лютого к тому, чтобы он перед ними извинился за то, что, не выяснив того, как они смотрят на предателей, начал угрожать им. Лютый извинился, и мы расстались друзьями.
Время приближалось к полудню. Мы поели, и теперь я, предложив товарищам свести к ставу напоить лошадей и к трем часам дня оседлать их всех и упряжных из них приготовить, лег, чтобы эти три часа поспать.
Но и в три часа мы не могли сняться со своей стоянки. Слишком уж много проезжало народу по трактовым дорогам, и мы предпочли не показываться проезжим.
Так мы продержались в скучной Хундаевой балке, кормя лошадей и сами отдыхая, почти весь день.
Но к вечеру как-то неожиданно нависли над нами, одна над другой, дождевые тучи и полил дождь. Это было похуже для нас. Перед нами встал вопрос: что же делать? На ночь оставаться в поле нельзя. Каждый из моих славных друзей обращался ко мне, словно я один виноват в том, что мы очутились в балке, что пошел дождь, что предстоит неизвестное будущее и как будто только от меня зависит определенное решение о том, что делать.
Я был не в духе. Сердит, сам не зная на кого, скорее на создавшееся положение, и ответил им:
— Если вы, друзья, будете во всем надеяться, что только я один могу придумать, как выйти из создавшегося положения, то мы ни черта не сделаем.
— Брось дурака валять, — закричали Марченко и Каретник, — мы вступаем в полосу решительных военно-революционных действий. Инициатива этого дела — твоя инициатива. Мы и полагаемся на тебя. Мы будем тебе помогать, поправлять тебя, если это нужно будет, но мы всегда считались с твоими предложениями, и мы ждем, что ты скажешь о настоящем нашем положении.
Я рассмеялся и сказал им:
— Если это от меня зависит, если вы хотите, чтобы я решил, как нам следует сейчас поступить, чтобы выйти из создавшегося положения, то я стою за то, чтобы переехать на ночь в деревню Степановку и в крайнем случае в Марфополь. А дальше видно будет, что мы предпримем. И чтобы не терять понапрасну времени, — добавил я, — я сейчас же с кем-либо из вас поеду в Степановку подготовить квартиры для всех нас. Согласны с этим?