Мне лично тяжело было перечитывать все эти записки по одном уже тому, что в них чувствовался антисемитский дух. А я воспитал в себе глубокую ненависть к антисемитизму еще со времен 1905–1906 годов.
Но то, что гуляйпольские крестьяне до 1918 года были чужды антисемитского духа (об этом ярко свидетельствует хотя бы тот факт, что, когда в 1905 году громилы из «Союза истинно русских людей» под руководством Щекатихина и Минаева громили в городе Александровске евреев и присылали своих гонцов в Гуляйполе для организации еврейского погрома, гуляйпольские крестьяне на ряде своих общественных сходов категорически высказались против погромщиков и их гнусных погромческих дел в Александровске), заставило меня отнестись к этим записочкам менее сурово, чем они этого заслуживали. Я хочу сказать, что, вместо того чтобы порвать с ними переписку и, покинув село Рождественку, не отзываться на их зов, я написал им письмо (одно на всех), в котором постарался, как мог, разбить их неосновательную мысль о евреях. И сделал я это тогда, когда уже знал, что еврейская рота под влиянием агентов Украинской Центральной рады и немецкого командования первая арестовала всех анархистов, всех членов революционного комитета, большую часть членов Совета крестьянских и рабочих депутатов в Гуляйполе (в апреле 1918 года). Арестовала с целью выдать всех этих крестьян и рабочих революционеров немецкому командованию на суд. Я знал, что еврейская буржуазия радовалась поведению этой роты. Но я считал долгом революционера доказать крестьянам, что не одни только евреи так гнусно действовали в то время по отношению к революции и к революционерам; что среди неевреев было также много негодяев, подобных тем негодяям-евреям, на которых крестьяне указывали мне в своих записках, и что в этом столь серьезном и сложном вопросе мы разберемся, когда я буду среди них. Теперь же, просил я крестьян и рабочих в своем письме, этот вопрос надо отложить в сторону, чтобы если и нельзя его совсем забыть, то, во всяком случае, возвратиться к нему тогда, когда мы, освободившись от гнета гетмано-немецкой власти, сможем свободно, в порядке общественных сходов разобраться в том, почему именно еврейская рота и еврейская буржуазия так гнусно действовали против революции в пользу Центральной рады и немецкого командования.
Я убеждал крестьян и рабочих в том, что еврейские труженики — даже те из них, которые состояли в этой роте бойцами и были прямыми участниками в контрреволюционном деле, — сами осудят этот позорный акт. Буржуазия же, причастная к провокационным делам в Гуляйполе, свое получит независимо от того, к какой национальности она принадлежит.
И должен отметить, что письмо мое оправдало мои надежды. Крестьяне и рабочие согласились целиком с моими доводами касательно их нападок на евреев и теперь просили лишь моих указаний:
«Что делать? Как и с чего начинать, раз Вы не советуете нам заняться уничтожением виновников апрельского выступления?» И конечно, в заключение опять подчеркивали, чтобы я потерпел еще немного, чтобы не рвался сейчас же в Гуляйполе.
«Ваше появление в Гуляйполе, — писали они, — станет скоро известным в штабе немецких войск и вызовет еще более тяжкие репрессии в отношении крестьян и рабочих вообще, потому что немцы и гетманцы считают всех гуляйпольских крестьян и рабочих Вашими друзьями. А более тяжкие репрессии совсем помешают нам встречаться друг с другом».
Все эти отрывочные сообщения из Гуляйполя меня беспокоили. Я начинал нервничать и задумываться над тем, отвечать ли крестьянам на их просьбу, указать им, что делать, или же, ничего не отвечая, самому поехать к ним.
Посоветовался я кое с кем из окружавших меня рождественских крестьян. Они высказались против того, чтобы я, не предупреждая гуляйпольцев, переезжал к ним. А предупреди последних, так они снова завопят, чтобы не ехал, обнадеживая меня, что они скоро сами приедут и заберут меня к себе. Долго терзался я мыслью о том, чтобы не откладывать больше своего переезда в Гуляйполе. Однако пришел к тому, что на этот раз еще отвечу. Но дальше — нет, дальше не хватит терпения, да и времени терять нельзя, рассуждал я с рождественцами.
«Первой нашей задачей, — писал я гуляйпольцам, — должно быть разделение наших людей в Гуляйполе так, чтобы они были в каждой сотне (участок села) в достаточном количестве. На этих людях лежит обязанность группировать вокруг себя возможно большее количество энергичных и смелых, готовых на самопожертвование крестьян. Затем они должны выделять из этих группирований особо смелых крестьян и с ними совершать в разных местах и по возможности одновременно нападения на помещичьи и кулацкие имения с целью разгона из них как хозяев, так и призванных ими к себе немецко-австрийских солдат-охранителей, которые, как известно, состоят из двенадцати всадников при полном боевом вооружении. (С этим количеством охраны следует всегда считаться при посылке наших сил.) Если нападения не могут быть организованы одновременно в разных местах, то должны иметь место по крайней мере с небольшими промежутками времени одно после другого и повторно. Нападения не должны носить характера грабежа.