— Мы к Батьке Махно. Батько Махно нам нужен!
Товарищ Щусь их узнал и, сказавши мне: «Это дибривские дядьки», бросился к ним спросить их, в чем дело.
— Мы к нему, к Батьке Махно, с хлебом-солью и с миром приехали, — ответили они товарищу Щусю. Щусь подвел их ближе ко мне. Снявши шапки, они поздоровались со мною. Затем один из них подошел вплотную к моему коню и подал мне большую крестьянскую паляныцю (хлеб) фунтов в семь весом с воткнутым в нее сверху большим куском соли.
Товарищ Щусь тихо говорит мне:
— Это — дибривские кулаки.
Я дал понять товарищу Щусю, что услыхал его, и тут же поставил дядькам вопрос:
— В чем дело? Что вы хотите выразить этим хлебом-солью нам, повстанцам?
И я получил ответ:
— Мы приехали к вам, Батько Махно, чтобы сообщить вам, что мы, селяне дибривчаны, помирились с немцами, австрийцами и всеми в окружности хуторянами (читай — собственниками). Мы хочем миру и с вами…
Я задумался. Товарищи Щусь и Каретник не сдержались и нагрубили. Я попросил их извиниться перед дядьками, что они сейчас же и сделали. (Впрочем, дядьки приняли их грубость за шутку.) Затем я взял переданный было товарищу Лютому хлеб с солью обратно в свои руки и вернул дядькам, заявивши:
— Вашего хлеба с солью я от вас не могу принять. Возвращаю его вам обратно и прощу вас, скажите мне правду, кто вас с ним послал к нам?
— Посланы мы к вам, Батько Махно, попом отцом Иваном вместе со съехавшимися уже в село селянами.
— Всеми селянами?
— Нет, теми, которые съехались.
— Так вот, — сказал я дядькам, — уезжайте вы обратно в село Дибривки и передайте вашему священнику от меня, чтобы он дурака не валял и глупостями не занимался. В противном случае если мы заедем в Дибривки, то мы ему так отстегаем задницу за то, что он берется за дело примирения крестьян с их прямыми врагами и убийцами, что он закажет и своим правнукам.
— Та, Батько, мы ж так открыто не можем попу сказать. Вы передайте ему что-либо другое, — просили крестьяне.
— Да вы можете священнику ничего не говорить, — ответил я теперь более спокойно, — но крестьянам всем передайте от меня, чтобы они не слушались глупого попа и вместо мира готовились бы к самой беспощадной борьбе со своими палачами… Так, возвращайтесь обратно, в село и все, все передайте крестьянам. До свидания!..
Я протянул им руку. Они все подошли и, приподымая шапки, попрощались. Потом ушли к своей подводе.
Щусь сел на лошадь, и мы тронулись с места. А дядьки, став на колени и скрестив руки на груди, крикнули нам вслед:
— Так помогай же вам боже побороти вcix вашiх i нашiх злодiпв!
Мы все тоже сняли шапки и помахали ими в их сторону, а затем пришпорили коней и быстро скрылись от них за бугорком, где Марченко и Петренко, остановив движение отряда, поджидали нас.
Подскочив к отряду, я вкратце рассказал бойцам о том, для чего приезжали эти три кулака из Дибривок, что я им ответил и что передал дибривским крестьянам. Я высказал им также мое предположение, что враги революции дрогнули, узнав о наших действиях в ответ на их злодейства. И я подчеркнул, что мы менее всего можем с этим считаться именно теперь, когда мы должны полностью использовать момент в целях поднятия восстания против них трудящихся — восстания повсеместного и решительного, в котором бы их строй и силы, защищающие его, нашли себе действительно разрушение и смерть…
Отряд с особым вниманием выслушал меня и в искренних словах выразил свое удовлетворение.
Теперь мы окончательно дали повод и нигде не задерживались до самых Фесуновских хуторов.
Солнце уже совсем зашло, когда мы окружили эти хутора. Но жителей в них почти не было, в особенности участников нападения и сожжения села Дибривки. Все они за два часа до нашего прибытия на эти хутора бежали кто куда мог.
Здесь, в этих хуторах, отряд сделал маленький привал, чтобы накормить и напоить лошадей.
А через три часа отряд выстроился, выделил из себя команду, которая быстро и все в этих хуторах зажгла, и вытянулся в поле в направлении села Дибривки.
Всем в отряде хотелось воспользоваться случаем, что вооруженные силы врагов, шедшие по нашим следам, где-то сбились с дороги и потеряли нас из виду. Хотелось воспользоваться этим случаем, чтобы залететь в Дибривки и воочию убедиться в том, что случилось с селом, как оно разрушено и т. д.
Поэтому, когда Фесуновские хутора были зажжены и охвачены сплошным пламенем, отряд был направлен по дороге на Дибривки со стороны этих хуторов.
По дороге в эту темную ночь мы наткнулись на имение помещика Гизо. Наши конные разведчики схватили самого Гизо, который, по словам его арендаторов, подтвержденным им самим и другим помещиком, его соседом, задержанным вместе с ним, когда они, в эту ночную пору, прогуливались по аллеям, только что приехал. У обоих помещиков были револьверы. У Гизо оказалась еще фотографическая карточка товарища Щуся. На поставленный Гизо самим Щусем вопрос, где он, Гизо, взял эту фотографию, Гизо стал врать, будто ему подарили ее близкие знакомые отца Щуся и т. д.