В подъезде, естественно, было темно, и мы светили фонариками мобильников.
Затем мы вошли в его тёмную квартиру. Передохнув пару минут, Влад подключил к стоявшему на столе аккумулятору провод, и загорелась гирлянда лампочек.
Мы помогли ему переодеться в домашнее. От него исходил сильный запах медикаментов и пота. Когда он снял свитер, нашим глазам открылся белый широкий пластырь, наложенный крестом на худую грудь Влада.
— Да-а… Порезали казака, — промолвил Тарас погрустневшим голосом. Видимо, он сейчас припомнил и себя после операции.
— Не спеши хоронить, — ответил Влад, осторожно надевая футболку. — Хотите кофе? У меня есть бутылка коньяка. Правда, я сейчас с вами бухать не буду, но кофе выпью. Целую неделю жил без кофе, чуть с ума не сошёл.
— У тебя плита газовая или электрическая? — спросил Антон.
— Газовая, всё нормально.
Мы достали из бара бутылку коньяка, заварили кофе. Пили, болтали.
— О, бля! Свет! — воскликнули мы все вчетвером, когда во всех комнатах, и в кухне, и в коридоре вспыхнул свет. — Наконец-то.
Антон с Тарасом остались в комнате, включив музыку. А мы с Владом отправились в кухню заваривать по второй чашке кофе. И оба почувствовали, что впервые за все годы нашего знакомства-полудружбы можем поговорить напрямую, по душам.
— Узнав, что ты пытался записаться в тероборону, я, честно сказать, удивился, — признался я. — А теперь оказывается, ты ещё и едва на фронт не попал.
— А что тебя удивляет?
— Ну-у… В моём представлении люди, которые добровольно идут воевать, имеют героический склад натуры или, по крайней мере, любят общественное внимание. Они пишут об этом в Фейсбуке, ставят видео. Имеют на это право, всё-таки идут на фронт, а не на пляж.
— Наверное, ты прав. Знаешь, что в этой истории для меня было самым мерзким? То, что мои знакомые, которые изображают из себя патриотов и горланят на каждом перекрёстке и в каждом посте Фейсбука о своём патриотизме и «смэрть ворогам», когда узнали, что я по повестке пошёл на медкомиссию в военкомат и был готов ехать на фронт, стали крутить пальцем у виска. Мол, ты что, идиот? Ты что, не можешь отвертеться от военкомата? Пусть идут воевать молодые селюки, а тебе-то какого хрена? Вот это — настоящие жлобы. Никогда таких не переваривал. Сейчас таких расплодилось полно, вокруг одни «патриоты».
Я хотел спросить у Влада, зачем же и за что он всё-таки готов был идти воевать? Но не знал, как формулировать этот, казалось бы, простой вопрос.
Простой вопрос предполагает простой ответ. А на кону — жизнь. Ни много ни мало.
— И всё-таки зачем ты… это… ну, на войну хотел идти? — наконец я выдавил из себя.
И тут же понял, что этот мой вопрос настолько глупо и нелепо сейчас прозвучал, что мне стало неловко.
Влад будто бы понял моё смущение и ничего не ответил, пожав худыми плечами.
Яркий свет лампочки освещал его осунувшееся бледное лицо; седые прямые волосы спадали, прикрывая его лоб и уши. Он сильно сутулился, вероятно, от боли. Короче, имел вид человека, который недавно либо чудом вернулся с того света, либо туда направляется.
Я вспомнил, что у меня с собой двести долларов, которые я, по поручению жены, должен был передать сегодня вечером её подруге.
— На, бери, они тебе пригодятся, — я достал из кармана джинсов деньги и сунул их в руку Влада.
— Не надо, перестань. Мне Антон дал денег и на операцию, и обещает взять на своё полное содержание на пару месяцев, пока очухаюсь.
— Нет, возьми. Пожалуйста, возьми.
— Окей. Дякую, — Влад взял деньги. Затем, улыбнувшись, посмотрел мне в глаза. — Я не знаю, как долго проживу, — сказал он тихо. — Мне кажется, что недолго. Но я хочу дожить до смерти Путина, хочу увидеть эту тварь в гробу, а лучше повешенным, — он прикрыл глаза, потёр ладонью свой лоб и вдруг покачнулся. — Помоги мне.
Я помог ему добраться до кресла.
Мы стали собираться. Антон предложил Владу остаться у него на ночь, «для подстраховки», пока не придёт его дочка, но Влад отказался, — он устал и, судя по всему, хотел побыть один.
* * *
— Ты, кажется, жил где-то в этих краях, да? — спросил Антон, когда, покинув Влада, мы все вместе ехали обратно.
— Да, правда. Здесь неподалёку.
— Хочешь, заедем ненадолго?
— Конечно хочу.
Мы развернулись на кольце, выехали на эстакаду, а потом помчались по бульвару под гору нижнего Печерска.
— Если не ошибаюсь, этот дом? Или следующий? — уточнил Антон.
— Следующий.
Вот она — знакомая дорога, по которой мы с братом Сенькой долгие годы спускались в школу и возвращались домой. Эта дорога прошла и сквозь все мои университетские годы, и потом и первые годы после получения диплома, когда я работал преподавателем истории в школе. По этой дороге когда-то я привёл в дом свою будущую жену, чтобы представить её родителям. По ней мы уезжали в Америку.