И действительно. Вскоре подошёл современный просторный автобус, где к лобовому стеклу была прикреплена табличка «Краков — Киев». Мы быстро погрузили в багажный отсек свои чемоданы. В билете были указаны места, но автобус был заполнен едва ли на треть. Водитель сказал: «Сідайте, де хочете. Повно вільних місць. Можете хоч лежати».
По совету водителя, я улёгся на креслах, перед этим сняв свою мокрую обувь и носки. В автобусе было тепло, хотя сиденье было жестковатым, явно уже с просиженной набивкой. Прошу простить меня за подробности, но перед этим мне пришлось сидеть одиннадцать часов в самолёте из Нью-Йорка до Кракова, потом четыре часа в аэропорту Кракова, дожидаясь автобуса, а теперь предстояло шестнадцать часов дороги автобусом в Киев, поэтому вопрос сиденья стал сейчас если не первостепенным, то немаловажным.
Мы проезжали небольшие посёлки и городки Восточной Польши, за которыми темнели леса, мелькали бензозаправки. Несколько раз по соседней полосе в сторону Украины нас обогнали небольшие колоны бронемашин со слабо горевшими фарами.
В своём прошлом я имел печальный опыт прохождения таможни. Меня часто останавливали без всяких причин в разных аэропортах мира: в Израиле, Германии, Пуэрто-Рико, Франции, России. Устраивали допросы с пристрастием, обыскивали, раздевали в специальных комнатах до трусов, проверяли пряжки моих ремней, вынимали батарейки из моих электроприборов, отнимали бритвенные станки, просвечивали мой американский паспорт какими-то специальными ультрафиолетовыми лучами, но, не найдя никаких весомых улик для ареста, всегда отпускали.
Я не сомневался, что меня задержат и в этот раз на украинской таможне. По крайней мере, сейчас это будет оправдано — война. В большом чемодане я вёз тёплую одежду для жён своих друзей — моя жена купила им тёплые халаты и какие-то термостойкие пижамы, которые хранят тепло, ещё кучу электронных приборов — в основном для зарядки мобильных телефонов с проводами, переходники и самый важный из них — павер-банк, специальные ноу-хау — аккумуляторы для телефонов, которые заряжаются и от сети, и от солнца. Перед отъездом в Киев я случайно увидел в Фейсбуке чей-то пост, где автор расхваливал этот солнечный чудо-аккумулятор, бесценный в нынешних условиях Украины.
Я подумал, что если украинские таможенники прицепятся, почему у меня полчемодана электроники, то отдам им пару этих павер-банков, может, ещё и предложу деньги — и дело будет решено.
Тут я припомнил, что у меня в кармане три тысячи долларов. «Погодь, погодь. Они же меня, как обладателя американского паспорта, обязательно заведут в отдельную комнату, начнут шмонать, увидят полное портмоне долларов и, конечно, потребуют свою долю. Или просто всё заберут». Я невольно припомнил периодические публикации в украинской прессе о том, какие безобразия творятся на украинских таможнях даже во время войны. «В случае, если эти сволочи попытаются отнять у меня деньги, буду ругаться и потребую начальника», — решил я твёрдо.
В памяти всплыли и события далёкой давности, когда в девяностых годах Украину покидали евреи — во время исхода после развала Союза. Я тогда несколько раз сопровождал своих родственников, отъезжавших в Израиль, до границы в Чопе, что на Западной Украине. Таможенники там выполняли роль рэкетиров: они заходили в купе с небольшими сумками и там наполняли их пачками гривень, долларов, рублей, французскими духами, дорогой косметикой, часами, ювелирными украшениями, — короче, всем, чем от них откупались или что они сами требовали от пассажиров. Для покидавших страну евреев такая таможня становилась последним плевком в лицо. Если у кого-то из них и оставались некоторые сожаления насчёт отъезда, то таможенники явно помогали такому человеку расстаться с подобными сожалениями и сомнениями и уезжать с лёгкой душой.
Это воспоминание побудило меня к действию. Усевшись поудобней, я направил тонкий луч телефонного фонарика на толстую пачку купюр, вынутых из своего портмоне. Отсчитал по тысяче долларов и рассовал три пачки по разным местам: одну — в карман походного рюкзака, другую — в карман джинсов, туда, где лежала шестиконечная звезда Давида на цепочке — талисман сына, а третью — во внутренний, «тайный» карман куртки. Понятно, что контрабандист из меня никакой. Но будем надеяться.