С наступлением темноты добрые люди пришли за парнем, чтобы выходить, — продолжал старик, — но Горького и след простыл. Лишь много времени спустя до нас дошел слух, что какой-то бродячий шарманщик доставил его в Николаев.
— А как в селе узнали, кто был этот чужак? — нетерпеливо спрашиваю я. — И когда?
Евгений Щербаков задумчиво смотрит мимо меня в окно, на колхозную площадь, где все еще небольшими группами толпятся жители деревни.
— После Октября было это… Когда на село пришло образование… Эту новость сообщили школьники. Рассказ «Вывод» где-то напечатали. Мы тогда очень напугались! Такой хороший человек, такой большой писатель, а у нас его чуть не убили!
— А что стало с бедной Горпыной?
— Горпына Гайченко прожила еще довольно долго, лет двадцать пять. Умерла перед революцией.
— А что же ее муж? Все так же бил ее? — интересуюсь я.
— Люди говорят, Гайченко больше ее не трогал. — Старик обеими руками обхватывает клюку. Хочу помочь ему стать, но молодая учительница меня опережает.
Во время нашей долгой беседы я забыл про Сашу. А он словно преобразился. С довольной улыбкой кружил вокруг нас со своими фотоаппаратами, всем своим видом давая понять, что поездка в эту крошечную деревушку все-таки удалась.
Как выяснилось, она даже очень удалась.
В Кандыбино есть музей А. М. Горького. Он находится в здании школы. Пожилые женщины показали мне письмо, которое они написали Горькому в 1935 году, приглашая его приехать к ним на праздник 8 Марта. Тогда же они назвали свой колхоз именем писателя. И в тот же самый день в одной московской газете был напечатан рассказ «Вывод», но его героями были люди уже нового времени.
Вот как изложила его Раиса.
— По деревенской улице, между белыми глиняными мазанками, катится шумная толпа. Впереди едет мощный трактор. За рулем сидит маленькая, уверенная в себе девушка, почти девчонка. Рядом на подножке стоит высоченный мужчина в соломенной шляпе, из-под которой выбивается вольная прядь волос. Его правая рука лежит на плече девушки, а в левой он держит знамя. Все веселятся, поют. Рядом с трактором бегут восторженные мальчишки. В толпе отпускают шуточку в адрес мужчины со знаменем. Он добродушно смеется и поглядывает на девушку, которая, кажется, срослась со своей машиной. Она поворачивает запыленное, влажное от пота лицо к людям и тоже смеется…
Говорят, Максим Горький, прочитав этот «отредактированный революцией» рассказ, сказал: «Эх, Максимыч, побывать бы тебе еще разок в Кандыбове, полюбоваться на людей, пожать могучие их руки!»
Болезнь не позволила Горькому принять приглашение кандыбовцев, но их письмо он прочитал внимательно. В нем, в частности, они сообщали, что не хотели бы только, чтобы он осматривал их старую школу. Вот как построят новую…
Несколько недель спустя на счет колхоза поступила значительная денежная сумма. Без адреса отправителя. На переводе лишь значилось: «Для строительства новой школы в Кандыбове».
Школа, построенная в селе при Советской власти, в 1944 году была разрушена и после войны восстановлена. Перед ней стоит памятник человеку, который первым в бывшей Кандыбовке встал на защиту человеческого достоинства, — памятник А. М. Горькому.
…Через полчаса я уже сидел в «газике» вместе с председателем колхоза и председателем сельского Совета. Мы ехали на колхозные поля. По дороге они рассказали мне, сколько занято в колхозе людей, какая у них техника, какие культуры они возделывают и что производят.
Машина останавливается возле бахчи с дынями, расстилающейся перед нами, словно гигантский золотозеленый ковер.
Вскоре возле нас собирается небольшая группа работниц, они приветствуют меня и преподносят мне золотые плоды.
С большой охотой и очень дружелюбно колхозницы отвечают на мои вопросы.
— Да, во время уборки урожая нам приходится много работать, — говорит пожилая женщина в красивом узорчатом платке. — Что поделаешь, крестьянский труд никогда не был легким.
Детей колхозницы оставляют в яслях или детских садах. После школы незамужние девушки не собираются покидать село. Одни хотят стать агрономами, другие животноводами.
Когда же я с «совершенно серьезным» видом спрашиваю, чем и как здешние мужья колотят своих жен, в ответ раздается неудержимый хохот.
— Попробовали бы они нас тронуть, им бы тогда пришлось несладко, — отвечает бойкая женщина лет пятидесяти, утирая кулаком выступившие от смеха слезы.
Нет, прошли те времена. Прошли раз и навсегда! Во время обеда я, еле сдерживая любопытство, прошу Раису Тихонову объяснить, как получилось, что она обязана своей жизнью Максиму Горькому. Учительница лукаво смотрит на меня и говорит: